Жизнь и слово

Служить больше невмоготу. Губернатор, ссылаясь на указания из Петербурга, запретил Далю заступаться за крестьян, вести их дела. По-прежнему что ни утро стоят возле удельной конторы телеги из дальних деревень, толпятся под дверью мужики. Но у Даля отнято право защищать их, его хотят сделать немым свидетелем произвола. Даль пишет в Петербург: сам могу терпеть несправедливость, но за что должны мучиться другие? Вместо ответа получает выговор.

Собираясь в отставку — «по болезненному состоянию моему» — Даль пишет губернатору: «Дело сталось! Я побежден в конце и изгнан — но не завидую славе победителя… Чиновники ваши и полиция делают, что хотят, любимцы и опричники не судимы. Произвол и беззаконие господствуют нагло, гласно. Ни одно следствие не производится без посторонних видов, и всегда его гнут на сторону неправды. В таких руках закон — дышло: куда хочешь, туда и воротишь… Вот почему прямым, честным и добросовестным людям служить нельзя… Рассудит нас народ…»

Он предлагает: спросите тридцать семь тысяч крестьян, которые были вверены моему управлению, хорош я или плох, — их суду я с радостью подчинюсь.

Крестьян спрашивать не стали.

Осенью 1859 года Владимир Иванович Даль «уволен, согласно прошению, за болезнию, в отставку, с мундирным полукафтаном». Имеет чин статского генерала, два креста, да две звезды, да медальки кое-какие, да прозвище чудака. А в общем-то, служил сто лет, выслужил сто реп. За спиной флот, турецкая война, оренбургские просторы, столица, Нижний Новгород, медицинская практика, литература, статьи, пословицы, проекты, служебные поездки, естественное отделение Академии наук, Географическое общество — другому на три жизни, а тут все еще вроде, бы «век мой позади, век мой впереди, а на руке нет ничего».

«На руке» уже половина «Толкового словаря». Но главное дело Даля еще не завершено, еще не отдано людям, будущему. Впереди у него бесконечно долгий век…

ПОДВИГ

«У ПРЕСНЕНСКОГО МОСТУ»

«В Москве, у Пресненского мосту, дом Даля»… — адрес берем не с конверта полученного Далем письма (хотя, конечно, и на конверте такой же), адрес с обложки Далева Словаря: первое издание является в свет выпусками, всего с 1861 по 1867 год будет двадцать, один выпуск. Даль указывает на обложке свой адрес, потому что просит читателей присылать ему дополнения и поправки, а также предлагает им покупать Словарь со скидкой «на дому у сочинителя».

Старый дом на Пресне, хоть и весьма велик, но долго пустовал, пообветшал изрядно, а потому стоил недорого. Со всеми каморками и боковушками считают в нем тридцать четыре комнаты — многочисленным Далевым чадам и домочадцам и гостям-постояльцам хватает покоев и горенок; себе же под рабочий кабинет он облюбовал залу, письменный стол поставил возле больших окон, выходящих в тихий дворик, на зеленую лужайку, окруженную липами, заросшую сиренью, бузиной и шиповником. Летом он отворяет окно, слушает, как птицы щебечут, как жужжат пчелы, вдыхает медовый запах липового цвета («липец» — густой, душистый мед, который собирают пчелы с желтовато-белых цветов липы; так же в старину именовали месяц июль). Возле окон стоят кадки с посаженными Далем растениями; иные хорошо принялись, раздались вширь, бойко тянутся к потолку. Обои на стенах залы имеют вид изразцов, орнамент (прикраса — по Далю) на них тоже растительный — разбросаны по стенам крупные цветы, широкие, узорчатые листья. На полу расстелены пестрые азиатские ковры из Оренбурга — оии напоминают о цветущей степи.

Даль является в залу рано утром, неторопливо усаживается к столу, подливает чернила в большую — стеклянным кубом — чернильницу с бронзовой крышкой, чинит перья, открывает тетради, по правую руку кладет красный шелковый платок и табакерку, которую сам изготовил из березового капа и принимается за работу. Иногда, задумавшись, он глядит в окно: заброшенный дворик, старые деревья, заросли кустарника радуют взгляд, помогают сосредоточиться. Старинные высокие часы, откашлявшись, с хрипотцой отбивают время; дочери, старушки родственницы, знакомые, ставшие у Даля на постой, гости, здешние, московские, или приезжие — из Питера, Оренбурга, Нижнего, покинув отведенные каждому комнаты, углы и закоулки, тянутся по привычке в залу, где расположился со своей работой хозяин и где можно громко разговаривать, шуметь, смеяться — уединения Даль и в старости не полюбил: «Хотя тесно, да лучше вместе. В тесноте люди песни поют, а на просторе волки воют».