Пока идут споры, «московская знаменитость» сидит в своем доме «у Пресненского мосту» и как ни в чем не бывало по-прежнему режет, клеит, выписывает слова и размышляет над их толкованиями. Он, еще рукавицы надевал, был уверен — весь труд огромный придется целиком взвалить на собственные плечи: помощников в отделке Словаря найти очень трудно, да, правду сказать, этого нельзя и требовать — кому охота годы работать не на себя, подобно батраку. С той поры как Словарь начал печататься, Даль едва не всякий день держит корректуры, то есть читает и правит оттиски с набора.
Над Далевым Словарем типографские наборщики вынуждены изрядно потрудиться: много непривычных слов в тексте, часто нужно менять шрифты. Даль просит для наглядности главное слово в словарном гнезде набирать прописными буквами, производные слова жирным курсивом (искосью), толкования слов прямым светлым шрифтом, примеры светлым курсивом, примечания от автора прямым, но особо мелким шрифтом — на протяжении нескольких строк шрифт иногда меняется четыре-пять раз.
Немудрено, что в наборе появляются опечатки. Но в Словаре не должно быть ни одной ошибки. Обычно читают две или три корректуры: прочтут, укажут опечатки, а потом просят снова сделать оттиск, чтобы проверить, исправлены ли. Даль держит четырнадцать корректур Словаря! Четырнадцать раз подряд, с величайшей тщательностью, цепляясь за каждую буковку, за каждую запятую, он вычитывает две тысячи четыреста восемьдесят пять больших страниц плотного, в две колонки, текста. Вздыхает: «для одной пары старых глаз работа и впрямь тяжела и мешкотна».
А приятели горячатся, спорят, как прославить Даля, как сделать глухую его славу шумной и блестящей.
В 1867 году является на свет «Выпуск двадцать первый и последний». Он открывается словом
Окончание работы приносит Далю знаки славы: Географическое общество венчает его золотой медалью; Дер пт-ский университет также отмечает успехи бывшего своего питомца; Академия наук присуждает Далю Ломоносовскую премию. Даль труд свой на академическую награду не представлял: «Коли захотят, то дадут и без моих поклонов», но премия поспевает воврвхмя. «А тут, кстати, пришел разносчик — сообщает Владимир Иванович одному из знакомых, — купил для раздачи к праздникам на платья 285 аршин ситцев» (дело к рождеству, а семья-то большая!).
Историк Погодин по случаю окончания Далева труда произносит речь. Словарь Даля окончен, говорит он. Теперь русская Академия наук без Даля немыслима. Но свободных мест сейчас нет. Погодин предлагает всем академикам бросить жребий, кому на время выйти из академии, и освободившееся место предоставить Далю. Но желающих бросать жребий не находится. А тут еще академическое начальство вспоминает, что по правилам кандидат в академики должен жить (иметь «постоянное пребывание») в Петербурге. Чтобы избежать лишних хлопот, Даля избирают почетным членом Академии наук.
Но «почетный член», по толкованию самого же Даля, — «избранный в почет, без всяких обязанностей». Он вспоминает Живущих на покое генералов — они давно не служат, не нюхают пороха, но охотно принимают приглашения на пиры и свадьбы, где — в парадном мундире, при всех регалиях — являются своего рода украшением стола. Их называют «кондитерскими генералами»; В Словаре Даль помещает про них шутку: «Кухмистеры в Москве спрашивают: «А генералы ваши или наши будут?»
Даль не любит Жить без всяких обязанностей и «кондитерским генералом» быть не намерен. При своих словах он настоящий — не для почета, не для украшения стола — генерал, и обязанностей у него теперь ничуть не меньше прежнего. Словарь издан, но дело осталось, потому что конца у Далева дела нет.
«Напутное слово» завершается так: «Составитель словаря еще раз благодарит от души всех любителей слова, доставивших ему запасы или заметки, и усердно просит всякого сообщать ему и впредь, на пользу дела, пополнения к словарю, замечания и поправки, на сколько что кому доступно».
До грома и блеска Даль не доживет. Да и некогда ему греметь и блистать. Чуть свет в старом коричневом суконном халате и валенках бредет в залу, к письменному столу у окна, — деревца в кадках уже совсем большие, чуть не до потолка, придется пересаживать их в землю под открытым небом. Часто пишет по старинке гусиным пером, но помаленьку приноравливается и к металлическому: чинить не надо — тоже удобство и сбережение времени.