Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции

Один из главных ее создателей Ж. Дюпакье считает неудовлетворительной точки зрения ряда исследователей (разделявшуюся, в частности, Ф. Броделем, а в прошлом и самим Ж. Дюпакье), согласно которой стагнация сельскохозяйственного производства в XVI–XVIII вв. непосредственно предопределяла стагнацию численности населения[716]. Вытекающий отсюда вывод о том, что любое повышение достигнутой численности населения (или любой недород) влекли повышение смертности, Ж. Дюпакье называет «искусственным» и «механистичным». По его мысли, рост населения в XVI–XVIII вв. мог вызывать рост смертности не столько из‑за прямой нехватки продуктов, сколько из‑за неизбежного усиления скученности населения (в первую очередь в городах). Такое усиление скученности в условиях антисанитарии создавало предпосылки эпидемий. Распространению эпидемий благоприятствовало и усиление миграций ремесленников, виноградарей и людей иных профессий, нуждавшихся в покупке продуктов питания и потому особенно страдавших от повышения цен в период роста населения. Ослабленные недоеданием, эти слои становились и первыми жертвами эпидемий, и их разносчиками. Что касается самого повышения смертности, то его последствия были, по мнению Ж. Дюпакье, особенно губительны потому, что «вымывались» возрастные классы, способные к деторождению. Сокращение рождаемости обусловливалось также распадом многих семей или же менопаузой, наступавшей у замужних женщин в период недоедания и психологической напряженности, вызванной обстановкой кризиса. Параллельно становились более редкими браки, так как мало кто решался на создание семьи в условиях голода и эпидемий.

Подтверждение этой концепции можно найти в ряде конкретных исследований (Л. Дейона, Г. Фреша, Ж. Морисо, Ф. Лебрена и др.), выявивших наиболее тесную связь недородов и повышения цен с падением уровней брачности и рождаемости (а не с ростом смертности). Корреляционная зависимость между уровнем сельскохозяйственных цен, с одной стороны, и уровнем брачности и рождаемости, с другой, была вдвое-втрое сильнее, чем между уровнем цен и смертностью[717]. Видимо, повышение цен и вообще ухудшение социально-экономической конъюнктуры наиболее непосредственно влияло не на смертность, но на брачное и прокреативное поведение. Все это побуждает считать главным звеном демографической регуляции в период спадов не смертность, но брачное и прокреативное поведение.

Они же определяли, по мнению сторонников этой концепции, модель выхода из демографического кризиса при Старом порядке: после прекращения недоедания и ослабления эпидемий спадает психологическая напряженность; замужние женщины вновь обретают способность к зачатию; оставшиеся вне семьи мужчины и женщины вступают в повторные браки, число которых нарастает лавинообразно; многие из новых брачных пар включают более молодых партнеров из среды холостяков; брачный возраст временно понижается; омоложение браков увеличивает рождаемость и помогает быстрее компенсировать понесенные потери[718]. Таким образом, в механизме демографического гомеостазиса при Старом порядке решающую роль играл институт брака.

Этот институт, подчеркивает Ж. Дюпакье, объединял в себе демографические, религиозные и социальные функции с экономическими. По мысли Ж. Дюпакье, брачная ячейка возникала лишь тогда и постольку, когда и поскольку было возможно создание новой хозяйственной ячейки. «Число семей — функция числа хозяйств, рабочих мест и жилищ, а не наоборот»[719]. Между тем, подчеркивает автор, число вновь возникавших жилищ и рабочих мест определялось во Франции сложившимся соотношением крупной и мелкой собственности. Это соотношение контролировалось и консервировалось правящими классами. Поддерживаемые ими аграрные структуры и производственные отношения еще в большей мере, чем консерватизм агрикультуры и сельского хозяйства, сдерживали возникновение новых рабочих мест, а вместе с тем и возникновение новых семей. «Демографический гомеостазис осуществлялся через регулирование числа самостоятельных хозяйств…»[720]