Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Лето 1914 г. было, однако, целиком посвящено подготовке к наблюдению солнечного затмения, и никаких свидетельств того, что Нина Михайловна нашла время выбраться на свою евпаторийскую дачу, обнаружить не удалось. Лето 1915 г. прошло в Собольках в хлопотах и работе с ранеными, беженцами и прочее. Но уже в июне 1916 г., освободившись от забот о Собольковском лазарете, не решаясь предпринять требовавшую немалых физических сил поездку на Кавказ с коллегами-астрономами и вместе с тем не желая проводить еще одно лето в Собольках, Нина Михайловна начала планировать поездку в Евпаторию. 26 августа 1916 г. Надежда Владимировна Субботина жаловалась О. А. Федченко: «Нина, конечно, удрала давно из Собольков. Поехала с Наташей [Митиной] в Евпаторию к себе на дачу, но оказывается их там приняли очень не любезно, т[о] е[сть] все там больны и не могут дать [комнату]. Не знаю, куда теперь Нина поедет, наверно из Евпатории сбежит куда-нибудь»[846]. И, рассказав о других своих заботах, с грустью продолжала: «Нина тоже сокрушает меня: мечется и только устает больше»[847].

Но к этому времени Нина Михайловна уже успела сообщить О. А. Федченко о своих курортных делах: хоть и не без досадных приключений, но ее отдых проходил совсем неплохо. 3 августа она писала из Евпатории: «Милая Ольга Александровна! Как Вы поживаете? Не попала к Вам в Ольгино, а поехала на свою дачу, в Евпаторию. Очень хотелось на Кавказские ледники, но вняла голосу благоразумия (стара становлюсь!) — и, чтобы не очень огорчаться, выбрала среднее, — поездку сюда. Здесь очень хорошо. У моря не жарко, хотя t° бывает до 45° на Солнце, я целые дни на песке, купаюсь. Обленилась, вот и Вам только собралась написать, а уже через 2 дня еду обратно. Не хочется так скоро, а дело в том, что мой дачник, с к[ото]рым я сговаривалась, что приеду на 1 месяц, заболел, и они меня не успели предупредить. Вот явились мы, а они говорят, что телегр[амму] получили только утром сегодня и нашли мне комнату у соседа, в версте от них и от моря; обед, говорят, туда будем присылать. Я так и села. Чуть не заплакала: говорю: устала страшно, ехала далеко, надо сидеть у моря, а по песку ходить далеко не могу. Останусь, говорю недели на две, а потом уеду. Ну, они поворчали, и махнули рукой. Дали комнату с отдельным балконом, а обедать, чай пить и ужинать ходим к ним. У хозяина не то сильная неврастения, не то бывают приступы психастении, или меланхолии, он правда не выносит никаких разговоров, шума и посторонних людей, но по временам делается совсем простой и милый, ходит в гости к своим соседям, на участки Худож[ественного] театра, весело разговаривает… Т[ак] ч[то], видимо, мы попали сюда не во время, но не бросать же мне из-за этого свое леченье? Ездила я в город, искала комнату: 400–300 р. с пансионом, все равно на 2 нед[ели] или на месяц, а без еды 150 р.! Гостиницы же все полны. Так и не удалось иначе устроиться! 2 нед[ели] прошло и дня через 2 уезжаем. Все-таки хорошо что и столько удалось здесь пробыть! Вот Вам моя Одиссея!»[848]

Надо заметить, однако, что члены семьи Субботиных были единодушны во мнении о неспособности Нины Михайловны долго оставаться на одном месте несмотря даже на самые благоприятные обстоятельства. Так, ее брат Олег писал Борису Федченко еще 25 июля, рассказывая о местонахождении своих родственников: «Я все еще пребываю в Собольках, но после 14‐го/IX собираюсь переселяться в Петроград. Сейчас в Собольках мама и Оля; Нина уехала в Евпаторию но наверное долго там не просидит и уедет на Кавказ. На Кавказе сейчас Игорь, он поехал по делам на <…>[849], уговорил [ехать] до Батума Марианну Евгеньевну[850] а у нее по дороге разболелись почки и она лежит сейчас в Боржоми с температурой в 40°. Не везет Игорю: в первый раз уговорил жену поехать с ним в интересные места — и такая неприятная история. Серж в Питере — приедет к нам на недельку в конце августа. Вот наши домашние дела»[851].

Две недели возврата к прежней привычной, беззаботной жизни с ее яркими красками, шумом и радостью пролетели быстро, и Нина Михайловна вернулась в Собольки к повседневным безрадостным и тревожным делам и заботам. Извиняясь перед Ольгой Александровной Федченко, уезжавшей на зиму в Петроград, за то, что не может приехать попрощаться к ней в Ольгино, поскольку лошади больны, а экипажи поломаны, Н. М. Субботина восклицала почти с отчаянием: «Боря[852] говорит — Вы уезжаете дней через 10 в П[етроград]? М[ожет] б[ыть] опять приедете к нам ночевать? Очень были бы рады! Если же дорога исправится и будут лошади м[ожет] б[ыть] и приедем к Вам с Олегом, а то так в П[етрограде] увидимся — ведь попаду же я туда когда-ниб[удь]? На меня находит прямо тоска думать о 3-ей зиме в Собольках»[853].