Жизнь идиота

Вот еще почему люди после тридцати — сорока лет стремятся к празднику — боятся, что уже старость скоро и от жизни будет ничего не отщипнуть, и счастья не ухватить. И особенно женщины начинают просто с ума сходить, и на шею любую готовы повеситься, и дел наделать, не задумываясь, — чтоб долюбить всласть, и, в первую голову, чтобы физически долюбить — какой там платонизм! «Крейцерова соната» — вот символ того, что может наломать после тридцати рожавшая, раскормленная, томящаяся женщина — и никакой муж не удержит! Закусит удила, и понесет ее, понесет, понесет… Счастья давай! Счастья! А то еще лет пять — и поздно будет.

А что счастье-то? Да любовь, разумеется. И не такая уже, чтобы при луне вздыхать, а…

* * *

Все лучшее у человека всегда должно быть в будущем, а не в прошлом.

* * *

Когда начинаешь равнодушно смотреть на звезды — пора умирать.

* * *

Он приближался уже к такому возрасту, в котором и на свадьбы, и на похороны ходят с одинаковым выражением лица.

* * *

Иногда кажется, что та Россия (Савва Мамонтов, Врубель, Стасов, другие «серебряные» и «золотые») столпилась на одной стороне бездны… А мы — по эту. И все силимся, тщимся, машем, а не можем докричаться друг до друга. Один Рахманинов плачет, плывет с той стороны на нашу и обратно — Харон-перевозчик. А между нами — ямища. И не заполнить ее, не закидать ничем…

* * *

Не вызывайте демонов. Врубель вызвал — и вот что получилось…

* * *

«Ревизор» — трагедия. И одно из самых страшных мест этой трагедии — крик Бобчинского, его ужасающий вопль: «Живу… здесь… маленький человечек… Заметьте меня! Хотя бы только заметьте, господа! Не затопчите меня!»

* * *

Все мы Бобчинские — маршируем на кладбище, укладываемся в могилах. И зарастает все! И не замечают! И топчут…

* * *

Мир шахмат — целая система со своими сверхсветилами и скромными планетками, астероидами и даже космической пылью.

Помилуй бог, я и пяти имен не знаю из этого мира! А ведь для того, кто в нем обитает, вертится по его орбитам, имя какого-нибудь неведомого мне Иванова священно… Спортсмены — масса каких-то звезд и авторитетов, совершенно ни о чем мне не говорящих, но в той среде превозносимых безмерно! Эстрадники забили телевизор кучнее других — но и там: кое-кого запомнишь — остальные имена для посвященных. Литераторы — то же самое: масса известных «в узких кругах». Разумеется, подобное можно сказать и о мире преступном, и о филателистах, и проч. Оказывается, все на девяносто девять процентов зависит от того, где вертится человек… Для какой-нибудь бабки Матрены из Сусанино или Новой Деревни Джон Леннон есть звук пустой, а вот праведников она тебе перечислит и отметит наиболее выдающихся, ибо живет ими. И так везде и повсюду: свои обособленные мирки, миры и галактики. Чудны дела Твои, Господи!

* * *

Однажды приснилось: какой-то город, все движется, мелькает… Пути трамвайные. Остановка. И вдруг тормозит автобус (помню четко) — и вываливаются двое влюбленных: куртки красные, лица счастливые (запомнил ведь эти куртки и лица!). Девушка с парнем обнялись, засмеялись и пошли куда-то — в свой мир, в свою жизнь… Иногда вспоминаю их. Все думаю: как они там? Как живут сейчас?

* * *

Творец (поэт, музыкант, художник), начиная работать, находится вне мира сего.

Его ангелы поднимают.

Или черти…

* * *

В отличие от добра зло не требует вознаграждения. Оно в высшей степени альтруистично и готово трудиться бесплатно.

* * *

У трусости перед храбростью есть одно неоспоримое преимущество — трусость не безрассудна.

* * *

Лучшие «обнаженные» — у Модильяни. Они теплые. От них лучится золотом.

* * *

Хорошее кино снять почти невозможно. Людей, которые умеют его «делать», в мире пересчитывают по пальцам.

* * *

Если в прозе на сто тысяч пишущих получается один писатель, то в поэзии на сто миллионов — один поэт. Несравнимые величины.

* * *

При дворе Тутанхамона наверняка были литераторы и артисты (острословы и паяцы слоняются при любом дворе). Предполагаю, что они были известны и во всем Египте, и домохозяйки так же судачили об их личной жизни и т. д. и т. п. Можно предположить, что новости по стране распространялись, как и слухи, — мгновенно. Судачили, рядили обыватели. Ну а кухня варилась… Многие таланты соперничали в известности. Разумеется, когда они гастролировали, то встречали их на ура. Возможно, имелись сатирики — где-нибудь на берегу Нила собирались почитатели искрометного политического юмора, и те, с папирусами сверяясь, острили по поводу власти: кто поосторожнее, кто посмелее.

Итог: о царе Хаммурапи знаем только потому, что законы его выбиты на камне (материале, по существу, вечном). Хаммурапи остался.

О самом Тутанхамоне узнали случайно: наткнулись на его гробницу.

И все.

История имеет свою теорию относительности.

* * *

Итог цивилизации:

7000 лет от Рождества Христова. В зыбучих песках североамериканского континента откапывают чудом сохранившийся каркас компьютера. Долго ломают голову — что означает сей странный предмет.