К учителю дзен пришел лоботряс, чтобы поступить в учение, и тот для начала дал ему следующее задание — подмести храмовый дворик. А сам отлучился. Мальчишка чуть ли не языком дворик вылизал и, довольный, ждет. Приходит учитель. Первый вопрос к ученику:
— Ты хорошо подмел двор?
— Да, учитель.
— Ты совершенно уверен в том, что хорошо подмел его?
— Конечно, учитель. Вы же видите — ни одной соринки!
— Все в порядке?
Недоуменный ученик кивает.
И тогда — первый урок дзена:
— Сынок, посмотри-ка вокруг! Какая замечательная осень! А осенью во дворе должно лежать хотя бы несколько листьев…
И все. Вся красота здесь, в этой притче. Весь Левитан с Шишкиным и Моне…
Писатель N подошел ко мне — и в сторону другого писателя X (тот мало пишет, все по редакциям, совещаниям и т. д.):
— А что ты хотел? X много спал, вкусно ел. Вот и результат.
Бедолага N! Уж он-то точно мало спал, все писал, писал, исписался… А результат — тот же! Выходит, не в лошадином труде дело. Кто-то в халате, полусонный, полупьяный чиркнет «чудное мгновенье»… и в сторону — в карты, по кабакам…
А другой пилит, пилит, словно конь, весь в мыле, в копоти словесной — и все не выпилит ничего.
Воспоминание: мне шесть лет. На коленях тяжеленный баян. Играю:
— Ты ж моя, ты ж моя, перепелка…
Пиль моя, пиль моя, перепелка…
Тоска даже сегодня хватает за глотку. Ничего более муторного не могу припомнить во всей своей жизни. Эта перепелка до сих пор колом во мне стоит.
— Пиль моя, пиль моя, перепелка…
Застать бедного принца Чарльза без штанов, сидящим на унитазе, — вот триумф современной журналистики.
Премьер Японии Коидзуми посетил храм Ясукуни. Что в этом? А вот продолжение: живет в Корее или в Китае некий японец, содержит ресторан. К премьеру Коидзуми не имеет никакого отношения. Однако, когда Коидзуми посещает Ясукуни, к этому японцу в далекой Корее (или в Китае) врывается толпа, громит его ресторанчик, дай бог, если самого не убивает — и так каждый раз! Хочет ли Коидзуми обидеть несчастного соотечественника? Разумеется, нет. Но у премьера выбор — не пойдет в храм, в него будет плеваться вся Япония. Пойдет — его проклянут в Корее и в Китае. Он размышляет, взвешивает — и идет. Толстой говаривал: сила обстоятельств.
Благодаря этой чудесной силе, после того как Коидзуми, поразмыслив, принимает решение, на другом конце цепи (и часа, возможно, не проходит!) точно искра пролетела: корейцы (или китайцы) идут громить маленького, непричастного (и несчастного) человека. Злы ли корейцы (китайцы) по природе своей? Вряд ли. Но — обстоятельства! И вот благодаря совершенно определенному решению японского премьера (то есть мысли: «Пожалуй, я схожу в Ясукуни») мгновенно вырастает корневая система следствий — в результате бедный ресторатор на другом конце света получает в лоб! И ничего не поделать!!! Так заведено. Такова сила вещей: этот пробегающий электрический ток не разомкнуть… Меня в пот бросает, когда подумаю, что из-за какого-нибудь там неведомого «Коидзуми» в Москве я сам вполне определенно могу получить в лоб здесь, в Петербурге — совершенно невиноватый… Сила обстоятельств — ужасная, страшная, демоническая сила. В ней только буддист и разберется…
Да-да, корневая система, в которой за тысячные доли секунды из каждого следствия вырастают миллионы новых причин, а из них — уже мириады следствий… Непрекращающаяся цепная реакция.
Уберите человеческое негодяйство — и история тут же захлопнется.
А что ты делал в страшные девяностые?
Да ничего. Бегал, думал, «пил чай с вареньем». Так и пробегал — и торжество демократии, и передел собственности, и Чечню.
«Сон в летнюю ночь» Мендельсона — полет ангелов, порхание их от цветка к цветку. Как можно передать само движение воздуха в музыке? Это невозможно, за гранью — только безумная юность автора сделала подобное. Впрочем, какое там сделала — совершила, со-тво-ри-ла!!!
Зимой Петербург ужасен — с неба постоянно сыпется какая-то грязь, черт знает, откуда она берется, и все — и дома, и люди, и проспекты — тонет в чудовищной смеси из песка, луж и снега. Город в этом отношении проклят. Можно кидать целые полчища дворников на его уборку — все будет без толку с этими постоянно сваливающимися на голову унылыми тоннами. А что поделать, если все место состоит из утопленного под асфальтом болота. Соскабливай хоть с утра до вечера с тротуаров и стен: результат один! День короток, сер, как помоечный кот. Вечером кварталы тонут опять-таки в сером, унылом мареве. Грязь преследует повсюду, сапоги разваливаются от подобной каши, и все это, лежащее на улицах, обдается еще со всех сторон и выхлопными газами… Поистине Питер зимой — самое грустное зрелище. А плюс к тому, чисто гоголевские типажи — не люди, а их тени, Акакии Акакиевичи появляются и исчезают за поземкой, за слякотным дождем… И бледные, призрачные огни повсюду, отражаются в лужах — а неба нет. Что-то постоянно сыпется или хмурится — а неба нет!