Жизнь идиота

Мораль Робинзона — человек всегда, везде, во всем должен работать.

* * *

Писать? Нет ничего проще! Бери кусок жизни и отсекай лишнее.

* * *

Истинного мастерства литератор достигает только тогда, когда исключительно сложные вещи начинает излагать самыми простыми словами.

* * *

Мир спасется благодаря людям слабым и бесхарактерным… Господи, упаси нас от всяких «принципиальных» и «неподкупных» субчиков типа Робеспьера.

* * *

Найдется в мире хоть одно честное государство, в котором Министерство обороны будет называться Министерством нападения?

* * *

Что роднит литературу с музыкой? Ритм. Существует особая ритмика слова. Замечено: как только из нее выбиваешься — все разваливается на глазах. Начинаешь быстро (звонкий, упругий глагол) — до конца пиши так же. Вообще, самое сложное — найти этот самый ритм. Есть рассказы — рок-н-роллы. Есть повести — вальсы. Есть романы — симфонии. Неважно: быстро или неторопливо, — важно от начала и до конца выдержать один и тот же, отбиваемый внутренним метрономом, темп повествования.

* * *

На одном из склонов Монмартра настолько крутая лестница, что, будучи там, поинтересовался у гида, как на эту гору поднимались пьяные художники (Лотрек и проч.).

Ответ был изумителен:

— А они отсюда и не спускались.

* * *

Самая страшная особенность дьявола в том, что он обаятелен…

(«Мастер и Маргарита»; Аль Пачино — фильм «Адвокат дьявола»)

* * *

На вопрос «Тварь я дрожащая или право имею?» ответ исключительно прост: «Тварь дрожащая и права никакого не имеешь».

Вывод: тот, кто пытается «иметь право», заканчивает либо Сибирью (Раскольников), либо Св. Еленой (Наполеон).

* * *

Есть такая вещь, как творчество. Это самая уникальная вещь на свете.

* * *

Унылость пространства и однообразие жизни в России сами собой предполагают два пути.

Первый — уйти во внешнее: в пустоту, в однообразность, в тоску вселенскую и, разумеется, запить, и загулять, и спиться, потому что если поверхностно все здесь воспринимать (без раздумья над тайным смыслом происходящего), то не спиться просто невозможно. Второй путь, вытекающий именно из однообразия, тоски, унылости внешней, — попытаться за тоской этой найти некий глубоко запрятанный смысл (ведь не может же Господь просто так, без всякой цели рассыпать целый народ в этих снегах и полярной мерзлоте, там, где даже китаец жить не стал). А значит, обратиться вовнутрь, в мистическое, окунуться именно в религию — и тогда все становится на свои места, все озаряется. Третьего, срединного, не дано. Пытаться балансировать между тем и другим чрезвычайно тяжело — обычно скатываются либо в одну, либо в другую сторону. Правда, еще можно бежать отсюда, если нет сил ни на то, ни на другое. Вот здесь счастье, что существует еще и Америка.

* * *

В этом мире смерть представляет собой самое вечное и незыблемое равенство.

* * *

Рукописи не горят.

Водка не замерзает…

* * *

Невестка и свекровь зачастую еще до знакомства ненавидят друг друга только потому, что обе заранее знают, на что способны.

* * *

Одна старуха строго-настрого сказала мне, еще маленькому:

— Бог накажет тебя, если не будешь замечать его красоты.

Вот и стараюсь замечать. Очень стараюсь.

* * *

Как-то сразу набросился на Рахманинова. До сорока семи лет был равнодушен — и вот, как обухом… Время пришло.

* * *

У Рахманинова плач по стране такой, какого больше никогда не будет.

* * *

Искусство и не должно быть жизнью. Оно тем и отличается, что оно — не «жизнь».

* * *

В XX веке Россию пропустили через костедробильную машину. Остались труха, мука костная…

* * *

Беда в том, что Гитлер был начисто лишен чувства юмора. Если бы у него было чувство юмора, он любил бы евреев.

* * *

Не понимаю, почему люди, созданные творить, большую часть своей жизни насилуют и уродуют себя пьянством и так называемыми страстями (Куприн), хотя вполне могли бы без этого обойтись.

* * *

Могила Толстого — опрокинутая Джомолунгма, своим острием обращенная вовнутрь, к центру Земли. Там, на конце ее, — ужасающее одиночество.

(Ясная Поляна; осень 2010-го)

* * *

Хотел его (одиночества), чтобы «выкинули, зарыли за оврагом» и проч., а «все ходют и ходют».

* * *

Толстой мрачен («Путь жизни»). Господи, до чего же он мрачен. Эти унылые табу… А ведь рядом резвился Чехов!

* * *

Еще раз о Поляне: то место ощутимо напитано тайной, которая проступает до сих пор сквозь всю веселость природы, клумбы, дали, липы и т. д. Будто еще ворочается там, в земле, зарытый великан, и тяжко дышит, и силится еще что-то простонать, и сказать еще что-то тяжелое и неведомое…

* * *

Человечество все так же воспалено, как чирей, как нарыв. И все никак не лопнуть, не прорваться гною, никак не вычистить рану…

* * *

Во сто крат сильнее любви и страсти, вместе взятых, обыкновенная привычка.

* * *

Дьявол радуется хаосу. Там, где возникает хоть какая-то упорядоченность, он начинает грустить.

* * *