Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Да это же волчья шкура! Трибун припомнил, что вчера, сильно подвыпив, рассказал анту, что он еще не знает, как его грозный четвероногий друг отреагирует на запах волка. А Радагаст, помнится, заявил, что у его народа давние традиции дрессировки охотничьих псов, тем более что в лесах много люда схоронилось. Подальше от готов, а теперь и хуннов. А в лесу без собаки никак нельзя: она и сторож, и охотник.

Наконец Радагаст откашлялся и выпрямился.

– Не обижайся, трибун, что не разбудил. Хотел тебя удивить. Я раззадорил пса и дал ему понюхать шкуру матерого волчары. Видишь, что он с нею сотворил! Теперь можешь не сомневаться, запах волка ему нипочем!

– Кто бы сомневался, – проворчал Германик.

Посчитав, что этим он достаточно выказал свое неудовольствие: пса-то дрессировали без его разрешения, присел рядом с Радагастом на его щит.

– Времени осталось мало, – произнес тот.

– Да, мы должны отправляться, – согласился римлянин.

– Нет, у меня времени осталось мало, – грустно пояснил ант. – На обратном пути ты меня уже не застанешь.

С этими словами он разжал кулак правой руки. На ладони алели капли свежей крови, только что вышедшей из его нутра вместе с натужным кашлем.

– Мне жаль, Радагаст, – просто сказал Германик.

Это было то самое сокровенное, что говорил он всем своим, умирающим от ран.

– Мне тоже жаль, трибун Галльского легиона, – не сразу ответил Радагаст.

Страшно ли ему было? Вида не подал, только щека дрогнула, как от укуса пчелы.

Непривычное состояние, но два бойца еще долго молча сидели на одном щите, глядя, как поднимается солнце. И лишь когда на дороге, ведущей к селению, показалась знакомая фигура Люта-Василиуса, Радагаст с натугой поднялся.

– Это – за тобой. Лодию перетащили, она на чистой воде.

– Благодарен тебе за ночлег, – кивнул трибун.

– Надеюсь, ты хоть немного поспал, – серьезно ответил ант. – Я завещаю тебе моих девчонок, заберешь их на обратном пути. Они мечтают пожить в Византии, подари их кому-то из своих друзей.

Подошел Лют-Василиус.

– Командир…

– Ты к кому обращаешься? – вдруг строго спросил его Радагаст. – Ко мне или к трибуну?

Лют-Василиус неожиданно растерялся.

– Но трибун сказал, что сейчас он… Я думал, что тебя готы…

«Копьем он владеет лучше, чем языком», – отметил Константин Германик.

– Да. Трибун вчера рассказал, как ты его прикрыл, – вспомнил ант. – Затем не спеша поднял с земли свой щит с изображением бычьей головы. Тяжелый, дубовый с железными пластинами, изнутри обитый буйволовой кожей, с внешним металлическим выступом-умбоном. – Держи. К тому северному мечу, что у тебя на боку, хороший щит полагается.

– А как же ты? – хмуро проговорил Лют.

– Мне щит уже не поможет, – кратко ответил Радагаст. – Идите и плывите. Как говорят: «Бог создал реку, мы – лодки, Бог создал ветер, мы – паруса, Бог создал штиль, мы – весла».

Это было последние слова, которые услышал Константин Германик от анта Радагаста. Больше они не виделись.

Глава ХХII Предупреждение Люта-Василиуса

Плыли еще несколько дней, не встречая ни на воде, ни на суше ни единой живой души. Полноводный после снежной зимы Гипанис мощно стремился к морю, встречное течение сильно замедляло ход.

– Позволь обратиться с раздумьями, командир, – однажды утром Лют-Васидиус, дождавшись, когда его сменит на посту возле трибуна Тирас, не отправился хлебать вчерашнюю вечернюю похлебку, а напрямую обратился к Константину Германику.

– Говори, слушаю. – Для себя трибун отметил, что, видать, храбрый лютич всю ночь готовился. Даже фразу смастерил, Эллий Аттик позавидует. «Обратиться с раздумьями». Великий Митра!

– Мне с самого начала было непонятно, почему наш египтянин отослал в город Константина другие суда каравана, – издалека начал Лют-Василиус. – Поверь мне, только желание поскорее добраться до озера Нобель и увидеться отца и мать заставило меня снова сесть на весла этой лодочки в Ольвии. Но знай, трибун. По такой забытой нашим Создателем местности никто в одиночку не странствует. Торговцы всегда плывут караваном из трех-четырех и больше суден. А если достаточно умны и осторожны, то вдобавок нанимают большую лодку с большими солдатами, чтобы издалека было видно.

Германик в раздумье посмотрел на спину египтянина Аммония, который сидел на носу суденышка, но не кричал и не ругал гребцов. Нужды в маневрах не было: полноводная река покрыла даже пороги. Действительно. Видать, торгаш решил хапнуть, и жадность затмила здравый смысл, вот и поплыл в одиночку.

Люту непонятно: почему он другие суда в столицу отослал? Да за контрабандным товаром для Германариха он послал туда свои суда! Мечи и умащенные воском кольчуги, толстые стрелы для «скорпионов» и широкие лепестковые наконечники для метательных копий, добротные уздечки и твердые, как камень, нагрудные латы. Все это ему прямо с армейских складов доставят. Еще бы! Ведь контрабанду прикрывает сородич Аммония, сам Префект Священной опочивальни!

– Тоже сраный египтянин. Надо будет Валенту обо всем доложить по возвращении.