Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

Под этим названием я подразумеваю этих высоких мужчин в жалкой, хорошо вычищенной одежде, которые, повесив на грудь табличку с короткой, но жалостной басней, написанной прекрасным крупным почерком, и держа в руках несколько коробков со спичками, не обращаются к людям словами, а взывают к милосердию прохожих, бросая смиренные и умоляющие взгляды. Эти ребята, не обладающие талантом бить чечетку, имеют дар мимически передавать страдание и делают соответствующее выражение лица вместо высказывания устной просьбы. На протяжении нескольких лет я наблюдал за одним представителем этой категории попрошаек, у которого был свой регулярный «участок работы» в западной части Лондона. Это мужчина высокого роста, с худыми руками и ногами и слегка выступающим животом. Его «костюм» (я использую это слово намеренно, так как он поистине великий актер-мим) состоит из старого черного фрака, тщательно застегнутого на все пуговицы, но достаточно открытого сверху, чтобы продемонстрировать безупречно белую рубашку, и снизу, чтобы показать старый серый жилет, и белоснежный фартук, который он носит на масонский манер, забывая, что настоящих торговцев никогда нельзя увидеть в фартуках, разве что за прилавком. Нижняя часть его тела одета в тесные потертые брюки темного цвета, черные гетры без одной отсутствующей пуговицы и тяжелые толстые башмаки. Вокруг шеи у него аккуратно повязан длинный красный шерстяной шарф, который спускается прямо под фрак, из-под которого торчат два его конца с бахромой и контрастно выделяются на уже упомянутом мною фартуке. Я не помню, чтобы попрошайка из этой категории когда-либо был без фартука и длинного шерстяного шарфа — они, по-видимому, являются обычным реквизитом, необходимой частью его гардероба: белый фартук призван ослабить впечатление от мрачного цвета его наряда и подчеркнуть его хорошо вычищенную потрепанность, а алый шарф должен контрастировать с бледным цветом лица, который у него либо от природы, либо искусно наносится. Зимой длинный шарф также указывает на то, что пальто у него нет.

Человек, которого я описываю, носит на шее табличку, на которой написано:

«Добрые друзья и братья-христиане!

Когда-то я был уважаемым торговцем и занимался хорошим делом, пока несчастье не довело меня до этого состояния!

Будьте добры и купите товары, которые я предлагаю. И это будет настоящий благотворительный взнос!»

В руках, на которых надеты тщательно заштопанные митенки, он держит пару коробок со спичками или несколько пачек фальцованной бумаги или конвертов и полдюжины небольших палочек сургуча. Рядом с ним также стоит мальчик лет девяти, одетый так, чтобы скрыть нищету; на нем шекспировский воротник и предписанный длинный шерстяной шарф, концы которого почти волочатся по земле. Бедный ребенок, черты лица которого ни в малейшей мере не напоминают черты лица этого мужчины и который слишком мал, чтобы быть его сыном, и слишком взрослый, чтобы быть его внуком, стоит, засунув свои маленькие ручки в большие карманы, и изо всех сил старается выглядеть несчастным и полуголодным.

Но лицо попрошайки — это великолепное зрелище! Его актерская игра достойна восхищения! На его челе написано христианское смирение и вытекающая из нее стойкость. Его глаза умоляюще выкатываются, но он не издает ни звука. Выражение его лица почти говорит: «Друг, будь христианином, купи мои скромные товары, потому что я не могу просить. Я умираю с голоду, но никакие пытки не заставят мои губы выдать эту унизительную тайну». Он расточает исключительное обаяние на пожилых дам, которые быстро суют медяки в его руку, словно боясь оскорбить его чувства. Он кладет деньги в карман, тяжело вздыхает и бросает на них смущенный и благодарный взгляд, который заставляет их почувствовать, как тонко воспринимает он их деликатность. Когда на земле лежит снег, он время от времени демонстрирует легкую дрожь и с помощью сильно изношенного носового платка подавляет кашель, который медленно убивает его — на это он намекает, безысходно прикрывая веки.

Попрошайка-щеголь

Единственного в своем роде попрошайку этой категории несколько лет назад можно было увидеть на улицах Кембриджа. Когда-то это был состоятельный человек и учился в одном из его колледжей. Бега, бильярд и азартные игры довели его до нищенства, но он был слишком горд, чтобы просить милостыню. Подобно тому как «стыдливый попрошайка» морально укрепляет себя при помощи таблички на шее, этот попрошайка-щеголь вооружился метлой. Он подметал перекресток. Его одежда — а он всегда носил вечерний костюм — была жалко оборванной и потрепанной; головным убором ему служил сломанный складной цилиндр, но он сумел сохранить хорошие модные ботинки. Воротник своей сорочки и манжеты он менял каждый день. Белый батистовый носовой платок выглядывал из кармана его сюртука, а с шеи свисал золотой монокль. Его руки были как у леди, он ухаживал за ногтями, и было невозможно смотреть на него без смешанного чувства жалости и изумления.