«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

Вера не шла ему навстречу, она так и стояла у калитки, кутаясь в свой цыганский платок. Такси, уехав, увезло с собой шум мегаполиса и стало покойно, не тихо, а именно покойно. Шорох ветвей и завывание ветра не приносило тревоги, оно баюкало.

Александр, оглядевшись, тронулся, наконец, в путь. Снег поскрипывал и поблескивал драгоценностями, неумолимо приближалось лицо женщины, которую он не видел много лет, около двух десятков.

Было жутко, но утешало то, что она согласилась с ним увидеться. Конечно, она изменилась, короткие седые волосы обрамляли чистое, открытое лицо, немного покраснел нос, но это ее не портило, а украшало, как вишенка — торт. На секунду Алекс усомнился в реальности происходящего, постойте, а где же морщины, они должны быть, кому это знать, как не ему, они были почти ровесниками. Вера улыбнулась, и Алекс успокоился, вот она, еле заметная, но вездесущая паутина времени.

— Привет.

— Здравствуй, блудный сын, — Вера ткнула его холодным носом в щеку, все-таки, как ни крути, они близкие люди и ими останутся. — Проходи.

Было странное ощущение, что им не о чем говорить, слова со скрипом находили дорогу. Идя по расчищенной дорожке в этот красивый, но чужой дом, Алекс начал жалеть, что он приехал.

34

Ровный гул двигателей самолета убаюкивал, в салоне почти все спали. Ольга сидела с закрытыми глазами, но не спала. Ей казалось, будто вибрации корпуса передались ее телу, будто подчиняясь общему ритму, кровь в сосудах перемещается микротолчками, мышцы напряжены. Откуда-то из ровного фона шумов то и дело долетали до Ольгиных ушей обрывки фраз.

— У вас есть семья, дети? — уловила Оля полушепот дочери, разговаривавшей с Марком.

— Я живу с мамой.

«Либо ты не попался на зуб ни одной акуле, либо твоя мамочка охраняет тебя, как собака Баскервилей».

Ольга почувствовала, что улыбается, и поспешила отвернуться, пусть воркуют.

«По крайней мере, Марк — единственный нормальный человек в этой шайке».

Лариса Петровна с Валентином давно гуляли по царству Морфея, как два голубка склонив головы домиком. Эля была занята охмурением плешивого соседа справа, она что-то живописно рассказывала, размахивая руками, он смотрел на нее пустыми рыбьими глазами, создавая впечатление, что он не понимает по-русски. Под тихое журчание беседы дочери с Марком Ольга начала погружаться в сон.

Даже не поняв, заснула ли она или только собралась, и сколько прошло времени, пять секунд или пару часов, Ольга услышала голос, заметный своей новизной.

— Извините, та женщина с красным шарфом ведь с вами? Я понимаю, что она взрослый человек, но вы просили меня перед полетом не давать ей спиртного ни под каким видом, значит, вы несете за нее моральную ответственность. Ведь так? Прошу вас пройти со мной.

Окончательно избавившись от сна интенсивным морганием, Ольга увидела спины удаляющихся по проходу стюардессы и Марка.

— Эльвира опять чего-то отмочила?

— Мамочка, надеюсь, не мы тебя разбудили?

— Я не спала.

35

С самого порога ощущалось тепло и гостеприимство дома, большой и дружной семьи, которой никогда толком не было у Александра. Снежок настороженно рассматривал гостя из-за коленей Веры, пока Алекс знакомился с отсутствующими членами семьи по их тапочкам, которые ровными рядками стояли в прихожей. Тут были спортивные массажные шлепки, явно принадлежавшие мужчине и нежно розовые мохнатые для стройных девичьих ног. Ему же достались строгие гостевые тапки, лишенные какой-либо индивидуальности.

«Везде — гость. Дом должен быть в душе. Есть люди, кочующие по углам с узелком и фикусом, но они везде как дома, а я везде гость. Печально. А может, нет».

Верина избушка была настоящим домом из толстых и «живых» бревен, хранящих тепло очага и сердец. Вера провела Александра в «каминную залу», где в кресле с неизменной книгой в руках сидел Игорь Михайлович, он поднялся.

— Игорь, это Александр.

— Очень приятно. Присаживайтесь к огню поближе. Верочка, не хочу вам мешать, я пойду прогуляю Снежка. А вы пока поболтайте.

— Хорошо. Алекс, ты пока погрейся, я принесу травяной отвар.

Плюхнувшись в мягкое обволакивающее кресло, Александр стал смотреть на горевший в камине огонь и тут же попал под первобытный гипноз. Было в этом что-то доисторическое, стены комнаты плясали в отблесках пламени.

Александру почудился далекий бой тревожных тамтамов, и ожившие фигурки наскальных росписей замелькали среди всполохов. Сердце вторило барабанам, оно чуяло сезон охоты. Тревога то ли предвещала возбуждение от преследования добычи, то ли выражала страх перед опасностью. Был ли он охотником или жертвой, он не знал. Александр мотнул головой, стряхнув первобытное наваждение.

Стукнула входная дверь, появилась Вера с чашкой пахучего отвара, передала ее Александру и села в кресло напротив.

— Вера, мамы больше нет.

Он не мог говорить важные вещи, глядя в глаза, никогда не мог, поэтому создавалось впечатление, что он поглощен чем-то другим, в данный момент огнем.