«Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

— Я заподозрил нечто, когда она долго не могла выбрать у витрины духи, которые, кстати, так долго просила, и сказала, что на минутку отлучится. Когда я увидел в отражении витрины, что она направилась в винный отдел, я пошел за ней. Там я нашел всех троих, Эльвиру с бутылкой виски в руках и Ларису Петровну, которая описывала флакон желанных духов. Тут я все понял. Самое удивительное, у нее хватило наглости отпираться. Я не выдержал и наорал на нее, что непозволительно. Наглость и глупость вместе — страшная сила. Нет, вы только посмотрите, они идут сюда.

Марк быстро влил в себя остатки жидкости, а стакан поставил на пустой столик.

Аня предложила ему карамельку, которую он тут же засунул за щеку. Сейчас, с раскрасневшимся лицом, Марк был похож на подростка.

Лариса Петровна подошла к столику, задевая за стулья кистями своей шали, и все увидели, что она раздражена. Отрицательные эмоции могут быть привлекательны в молодости, но в пикантном возрасте это устрашающее зрелище. Мышцы лица при этом напрягаются, и все, что наросло на них, мясо и морщины, превращается в жуткую маску.

— Марк. Такое обращение с нами недопустимо. Мы, конечно, зависимы от вас в большей степени, чем другие, — Лариса Петровна сделала акцент на слове «другие», чтобы Ольга почувствовала себя буржуйкой, — но мы не заслуживаем подобного унижения.

— Простите мне мою неуравновешенность, — Марк избегал смотреть Ларисе Петровне в лицо, он ее побаивался.

— Я Вам в матери гожусь и требую к себе уважения. Эльвира, конечно, проныра, но и она не девочка. Чего ради она должна изворачиваться, чтобы купить выпивку?

— Еще раз прошу прощения за срыв, но Вы же знаете, что Эльвире нельзя пить.

— Я знаю. Она убедила меня, что хочет сделать подарок Александру, его любимый напиток… да, я понимаю, что это смешно, на его деньги, но у нас нет своих.

Ольге было неприятно присутствовать при этом разговоре, особенно наблюдать, как из глубины побелевшего лица Лариса Петровна метала молнии взглядов на нее и на Анютку. Она машинально открыла коробку с часами и стала их выковыривать из упаковки, тем самым она перевела гнев на себя.

— Некоторые могут позволить себе покупать подарки, не напрягаясь, в надежде отхватить более жирный кусок пирога, чем другие. Конечно, деньги к деньгам, но нам тоже хочется порадовать Александра.

Аня выразила свое отношение к происходящему, надув большой розовый пузырь из жевательной резинки и громко хлопнув им. Валентин, стоявший у стойки бара, обернулся на этот звук, но не двинулся с места, он предпочитал быть в арьергарде.

Марк медленно поднял глаза и посмотрел Ларисе Петровне в глаза, от его спокойного взгляда она немного расслабилась, поняла, войны не будет.

— Во-первых, Александр давно не пьет ничего кроме молока, я думал, Вы это знаете, во-вторых, именно поэтому меня уполномочили привезти Эльвиру трезвой, а я привык выполнять свои обещания, поэтому так разгорячился от обмана. Кстати, Эльвира прекрасно знает, что Александр не пьет. И мне бы не хотелось начинать наше путешествие с заговоров. Это глупо.

В следующий момент произошло две вещи одновременно, объявили посадку на их рейс, и зазвонил мобильный телефон Марка.

Воспользовавшись моментом, Лариса Петровна направилась к выходу, подхватив по пути сына под руку. Оля расплачивалась по счету, Аня убирала в пакет часы и журналы, никто не обратил внимания на разговор Марка.

— Алло. Да, Александр Сергеевич, все по плану… Когда Вы вернетесь? Хорошо.

31

Запах у коньяка был такой, что Александр подумал: «Может, не надо?», но сомнения отступили, когда он вспомнил, что дома его ждет целая орава бывших родственниц, а он один на белом свете. Жалость к себе требовалось срочно утопить, даже под страхом ужасной боли.

Когда горе страшнее боли, человек выбирает алкоголь. Немного подержав коньяк во рту, он осторожно проглотил. Вкус был гораздо лучше запаха, а тепло, которое разливалось в теле сверху вниз, было уютным. Да здравствует первая обезьяна, в голову которой пришла идея довести фрукты до брожения. Еще глоток, и тело полностью адаптировано к окружающей среде, его устраивает все: температура, влажность, слишком громкая и пошлая музыка становится терпимой, раздражающая публика превращается в милых людей, и даже мокрые ботинки на ногах как будто высохли, чудеса.

Александр сидел на высоком табурете у стойки бара, спиной к залу, ему не хотелось видеть чужое веселье, громкий смех и то его раздражал. К счастью, бар в гостинице был маленький, и людей с улицы в него не пускали. Можно было заказать выпивку в номер, но Алексу хотелось находиться среди людей, а не в одиночестве со своим горем.