Мы сели в белый «роллс-ройс» – лично я в первый и, боюсь, в последний раз в жизни – и понеслись по изящному и тонкому, как стрела, мосту Мухта-бридж, соединяющему остров Абу-Даби с «материком». Садилось солнце, накрывая воду залива золотистой парчой. С заходом солнца небо мгновенно почернело, и внезапно в кромешной тьме из-за поворота возник город Абу-Даби. Ультрасовременная архитектура. Выпуклые и вогнутые стены пирамидальных и круглых зданий; кичливые небоскребы с золочеными зеркальными окнами и бассейнами на крышах вперемежку с грациозными очертаниями мечетей; полусфера муниципалитета и рядом устремленные вверх бетонные стрелы главной часовой башни. Я попросила на минуту остановиться и вышла из машины. Главная часовая башня фосфоресцирует зеленым светом, минареты мечетей – небесно-голубым. Гигантский кофейник на крыше Центра искусств льет золотой кофе в светящуюся чашу. На площади Корниш фонтан Дубай рассыпается миллионом серебряных и алых брызг… Всё горит, переливается, сверкает – какое-то световое неистовство. Город тонет в цветах: витиеватые клумбы, цветочные призывы, выполненные арабской вязью, цветочные часы, газоны в пунцовых рододендронах. Воздух напоен душным и сладким цветочным ароматом. Гвоздики еще сверкают яркими, дневными красками, а георгины рядом уже гаснут, и сквозь их лепестки и листья их стеблей течет фиолетовая ночь. На улицах ни одной живой души. Мы подъезжаем к парку. Отворяются решетчатые ворота, в глубине среди пальм и кипарисов сияет в розовой подсветке резиденция Наны и ее мужа. Описывать эту резиденцию можно на тридцати страницах, а можно и тремя словами: мрамор, хрусталь, ковры.
Мне отвели «покои». Не комнату, не две, а именно покои. Я уселась в черную мраморную ванну-джакузи, и тут зазвонил висящий над ней телефон. Нана просила извинения, что не смогла приехать в аэропорт, только-только освободилась и будет у меня через десять минут.
Она появилась в длинном черном платье, на голове – черный атласный платок, на лице маска. Да-да, не чадра, не паранджа, а именно маска – никаб. Открытыми оставались глаза и переносица. На каждом пальце сверкали кольца, соединенные между собой тончайшими золотыми цепочками, сходящимися в аметистовую звезду на тыльной стороне ладони. Эта звезда, в свою очередь, соединялась цепочками с браслетами, усыпанными драгоценными камнями.
– Господи! Ты что, всегда так одеваешься?
– При посторонних мужчинах – всегда. Дома, с мужем и близкими, я выгляжу вполне нормально. Сейчас у нас с деловым визитом был министр сельского хозяйства.
Мрачная торжественность ее наряда резко контрастировала с веселыми голубыми глазами.
– Я ужасно рада, что вы приехали! Идемте ужинать. У меня сегодня в гостях дипломатические дамы: младшая жена шейха эмирата Шарья, две жены шейха эмирата Дубай и Марина, жена нового посла Саудовской Аравии Али аль-Шалаби. Кстати, она тоже русская эмигрантка и тоже училась в Колумбийском университете.
– Нана, я боюсь показаться бестактной, но мне очень любопытно…
– Ваш вопрос капнул с языка, как здесь говорят, – засмеялась Нана. – Вам хочется спросить, сколько жен у моего мужа. По закону он может иметь четыре, но я у него одна. Он уверяет, что пока меня ему более чем достаточно.
– А он будет с нами ужинать?
– Боюсь, что нет. У него давно запланирован деловой обед в «Интерконтинентале». Так что мы будем принимать гостей неформально, на моей половине.
– Нана, я как-то не подумала. У меня нет с собой ни длинной юбки, ни черного платья.
– Не беспокойтесь. Вы не мусульманка, можете носить, есть и пить всё, что вам вздумается. Вы приехали в самую толерантную арабскую страну – законы ислама на вас не распространяются.
Нас шестеро. Мы сидим в гостиной на белом длинном диване, как птицы на проводах. Пять дам в черных, глухо застегнутых абах и никабах на случай появления Наниного мужа. Я в белом шелковом платье и белых босоножках с короткими рукавами чувствую себя белой вороной. Разговор идет по-английски: о модах, детях, школе, прислуге. Мне хочется поговорить с Мариной Шалаби, порасспрашивать ее о здешнем житье-бытье. Один раз я даже обратилась к ней по-русски и в ответ услышала сухое «Excuse me?».