Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

Серафима глядела на своего благодетеля, думала и недоумевала: почему бы ей раньше не знать этих людей, почему бы Прасковье не свести ее к ним еще до того, как она встретилась с Петькой Сырезкиным? Не бывать бы такому греху!

И почему государство не оказывает им никакой помощи? Разве оно против, чтобы везде и всюду была всеобщая любовь, чтобы эти люди не доходили до грехопадения? Зачем эти проповедники от добра прячутся, тайно пробираются в молитвенные дома? Ведь получается, что их преследуют лишь за то, что они хотят людям только хорошее, только праведное?

Парамон закашлялся, опустил вниз руки, которые он все время держал у груди, плотно приложив к ней ладони. Сухие, рваные клочки звука мучительно пробивались через горло. Серафиме захотелось чем-то помочь Парамону, избавить от некстати прокравшейся немощи. Ей попросту было жалко его и обидно за этого мужественного человека, отдающего себя борьбе за таких, как она, за облапошенных жизнью людей.

Кашель вдруг прекратился, и Серафиме показалось, что с Парамоном что-то произошло. Он снова откинул голову назад, закрыл глаза и широко открыл рот. В ту же секунду Парамон развел руки и растопырил пальцы, как будто показывая величину какого-то невидимого предмета.

Серафима, чуя недоброе, резко подалась назад, но, почувствовав острую боль выше локтя, обернулась и встретилась с угрожающим взглядом Прасковьи, которая бесцеремонно схватила Серафиму, притянула ее к себе и зашипела:

— Святой дух сошел… Будет разговор с богом.

Сначала Серафима не смогла всерьез принять эти предостерегающие слова: что-то шутовское показалось в них. Парамон еще с минуту постоял в такой несуразной позе. Потом быстро закрыл рот, словно поймал влетевшею туда мошку.

— Ап, ап, ап, — доносились до Серафимы шлепки губ.

Парамон приоткрыл глаза и Серафима заметила блеск слезинок. Потом слова проповедника стали бессвязными и непонятными.

— Ты вошел в сердца наши. Иисус Христос! Боже мой! Боже! К тебе вопию! — вскрикнул вдруг Парамон, взмахнул руками и весь затрясся.

Удивленная Серафима встрепенулась и жадно прислушалась. Но ничего у нее не получалось. Она проклинала свой слух, который оказался бессильным разобраться в этой мешанине звуков.

— Нет, так можно сойти с ума, — испугано прошептала она и еще раз взглянула на пресвитера.

Воланова робко переводила взгляд то на пресвитера, то на братьев и сестер. Потеряв надежду разобраться во всем, что здесь происходило, она начала поочередно рассматривать тех, кто стоял поближе…

Зрелище оказалось занятным Братья и сестры были сейчас неузнаваемыми. Они то кривились, то вздрагивали, то корчили какие-то рожицы.

Совсем рядом стоял мужчина средних лет. Так и казалось, что он собирается чихнуть. Крючкообразный, ноздрястый нос опустился, на щеках вырисовывались глубокие ямки, губы крупными скобками завернулись вниз. Волнистыми линиями собрались на лбу складки. Повернувшись к нему вполуоборот, стояла старуха с распущенными седыми волосами. Маленький цветастый носовой платочек виднелся между костлявыми пальцами, которыми она вцепилась в щеку.

Сухопарый мужчина, одетый в грубый суконный френч на первый взгляд, показался Серафиме плутом-мазуриком, который, несмотря на особую обстановку, пытался высморкаться. С минуту-две он держал у кончика носа ладони, напоминавшие ребристое дно лодки, украдкой посматривал по сторонам, словно подбирал подходящий момент для своего неблаговидного намерения.

А вот низенькая, тоже пожилая женщина в светло-коричневом платке устремила свой плачущий взгляд наверх и беспрестанно мотала из стороны в строну головой.

Серафима не слышала слов женщины, но ей казалось, что та без конца настойчиво твердит одно и то же: «Да дай же ты мне, дай! Да дай же ты мне, дай!».

Потом Серафиму одолел страх. Она вздрогнула, услышав, как ее соседка по молению, словно от страшного удара вскрикнула и, захлебываясь слезами, начала торопливо причитать. В одно мгновение в комнате пресвитера все затряслось, перемешалось, загудело… Одни безутешно рыдали, другие бились в истерике, издавая гундосые, тягучие звуки.

— Что это? — в ужасе спрашивала себя Серафима. — Светопреставление или судорога всех разом охватила?

Ей вдруг захотелось вырваться из этой клокочущей комнаты, но она тут же поняла, что из отдаленного угла не выскочить. Не хватит сил пробиться через эти ошеломленные трясущиеся тела. Но и оставаться здесь для нее было казнью. Она ужаснулась от мысли, что ее живой заколачивают в гроб…

XIX

К полуночи Серафима заметалась в жару. Она сбросила с себя одеяло, горячими руками разорвала на себе рубашку. Голова не находила места на подушке. В глазах все заплясало, запестрело. То и дело перед Серафимой появлялись громадные и круглые головы с перекореженными лицами, которые потом вдруг уменьшались до булавочной головки и через секунду вновь наплывали на Серафиму горячей массой.

Потом ей показалось, что кто-то из нее выпускает кровь и вместо нее в жилы заливает из чайника кипяток…