Жизнь не так коротка [сборник]

Тетка Нюра, приехавшая со мной из города, начинает хлопотать по хозяйству. Она часто бывает здесь, почти каждые выходные.

Коля заглядывает в кухню. Я подмигиваю ему:

— Чего прячешься, гном?

Он быстро исчезает. Я смеюсь.

В большой сумке, привезенной нами из города, лежат несколько бутылок водки, которую теперь, по гнусным карточным временам, достать почти невозможно. В деревнях все давно уже пьют только самогон. Бывает, что и травятся разной гадостью…

Когда-то я прожил здесь несколько счастливых детских лет.

— Мама, вставай, к нам гости приехали!

Из комнаты слышится хриплый со сна женский голос:

— Счас, счас, Коляныч…

— Тонька, да вставай ты, — кричит тетка Нюра, — я тебе такого гостя привезла!

— Кого там еще…

— Пастушонок-то наш!

— О-о-о…

Слышится визг диванных пружин, тяжелый топот. В дверях появляется крупная, высокая женщина в длинной ночной рубашке, нечесаная, неумытая, с прищуренными узкими глазами. Так бы, может, и не узнал ее. И все-таки это она, Тонька, с которой играли тут в наши детские игры. Она на три года старше. Теперь взрослая женщина, мать семейства.

— Колька!

Бросается ко мне, крепко обнимает, целует в губы. От нее несет перегаром, немытым телом, но почему-то сейчас все это мне приятно и радостно. Это ужас как волнует.

В дверях появляется мальчик и недоуменно смотрит на нас. Тонька не отпускает меня, тискает, прижимает к своей большой груди. Я смеюсь:

— Тонька! Сейчас муж-то встанет — чего скажет?

— Этот? Да ему-то что! Выпьет стопку — и опять на боковую! Хоть меня тут…

Она легко произносит грязное слово, смеется и опять целует меня в губы. Смотрит восторженно, как будто я прилетел с Марса.

— Пастушонок ты наш!

Да, бывало, пас я тут коров. Комбикорм из корыта вместе с телятами ел. А было мне… да примерно вот как сейчас этому новому Коле.

С трудом отрываюсь от Тоньки, сажусь к столу, закуриваю.

Женщины начинают хлопотать вдвоем. Выставляют на стол водку, продукты. Тонька бежит топить баню, усмехается мне деловито: ох, попаримся! Ты подожди немного…

Ладно, подожду.

…Проснулся в ужасе, было темно, ничего не разобрать. Во сне видел что-то невообразимо отвратительное, и оно гналось за ним. Еле убежал, спрятался, но не успел отдышаться, как оно опять вывернулось из-за угла…

Робко потянулся руками, нащупал что-то мягкое, но что?.. Готов был закричать уже, и тут в темноте зашипело, проскочила яркая вонючая искра и возникло пламя. Тогда в его приторном оранжевом свете появилось страшное морщинистое лицо. Женщина, жестко прищурившись, вглядывалась в темноту — и вдруг улыбнулась. Лицо ее мгновенно изменилось, просветлело. Он узнал бабушку.

— Ба-а!.. — протянул руки, обнял ее, склонившуюся над ним, заплакал, как трехлетний малыш.

— Ну что, что, маленький? Не бойся, все хорошо. Темно было? А я вот занавеску уберу.

Тогда, успокаиваясь, он вспомнил все: приехали вчера в деревню, родители решили оставить его тут на неделю. Взрослые до вечера гуляли, пировали. Отец и дядя напились, дедушка стал играть на гармошке, и все вместе они начали жутко кричать непонятные песни. Мама с тетей ходили по соседям, мама со всеми здоровалась и разговаривала — давно не была. А они с сестрой и бабушкой долго-долго читали сказки из большой темной книги, а потом его отправили спать на печку… Как уснул, он совсем не помнил.

— Родители-то уехали уж, на утреннем автобусе. Так что привыкай без них. Вытри слезы-то.

— А где Тоня?

— На улице, корову пошла выгнать. Ты вот что, вставай-ка. Время уж. Позавтракаем, поедем на ферму.

Он послушно стал слезать с печки (как высоко!). Пол был неожиданно холодный, почти ледяной. Огромные гладкие тесины впитали ночную свежесть и не спешили нагреться рано поутру. Несколько раз брезгливо переступив босыми ногами, он решился — и влез в большие валенки, стоявшие тут же, рядом. Валенки были ему чуть не по пояс. Он топнул и даже не услышал звука.

Деревянный стол с клеенчатой скатертью, прорезанной в одном месте ножом. Огромный сундук, накрытый холстиной. На стене — полки с не виданной им раньше посудой. Висели там и часы, они мерно отстукивали неторопливое время. К длинным цепочкам были привязаны две железные гири в виде еловых шишек. Бабушка, проследив за его взглядом, ухватилась за одну из шишек и резко потянула ее вниз. Раздалось громкое механическое лязганье.

— Сейчас молока принесу, — сказала бабушка и вышла в сени.

А он продолжал осматриваться. Он не знал, как называется большинство предметов, и все они были для него загадкой. Печь, с которой только что слез, выглядела необъятной. Она была выложена белой плиткой с цветными узорами по краям. От печи шло ровное, дружеское тепло. Тронув чугунную заслонку, он с шипением отдернул руку — горячо! На пальцах осталась сажа.

В доме пахло чем-то кисловатым, но запах этот не раздражал.

На улице сонный петух хрипло откашлялся, захлопал растрепанными крыльями. В потное окошко струился неяркий свет. Было еще прохладно.