Жизнь не так коротка [сборник]

Бабушки давно нет. Нет дедушки и дяди. Тонька вышла замуж, родила. Живет в этом же самом доме. Муж-пьяница сбивает ее с панталыку. Тетка Нюра, ближайшая родня, взяла над ней шефство, но это что мертвому припарки… Другая семья, другие люди. Все другое. И ничего как будто не было… есть только вот это странное «сейчас», похмельное и с нечистым запахом, на которое я даже и обижаться не могу.

Отгоняю печальные мысли. Не для того приехал.

Бабушка вошла, неся в руках подойник. Он заглянул туда. Молоко было желтовато-пенным, с кусочками какого-то мелкого мусора и травы.

— Сейчас процежу, и попьешь настоящего, деревенского. Ты его, поди, и не пробовал.

— Нет, я почти каждый день пью молоко, — гордо сказал он.

— Магазинное?

— А какое же?

— А такое, — сказала бабушка.

Она покрыла марлей другое ведро и стала переливать молоко. Густая жидкость пенилась и брызгалась, как живая. Раздавалось легкое шипение пузырьков и стон наполняемого ведра.

На марле, когда все молоко было перелито, осталось немного мусора. Бабушка отжала марлю и бросила ее в подойник.

Теперь она начала разливать молоко по крынкам (вот как называлась та посуда, что стояла на полках и которой он раньше не знал!). Наполнив три крынки доверху, остальное бабушка слила в бидон и добавила немного воды.

— А это в колхоз, — небрежно сказала она и махнула рукой, словно говорила о пропащем. — Ну иди, пробуй. Вот прямо из крынки. Только держи крепче, не урони.

Он подошел, с трудом взял обеими руками крынку со стола и поднес ко рту…

Да, это было очень вкусно. Но это было не молоко.

— Так это же не молоко, — сказал он.

Бабушка всполошилась от его неожиданных слов.

— Вот тебе и на. Не молоко! А что же? Это и есть настоящее молоко. А ваше-от магазинное — чистая вода. Пей.

Он еще раз отпил из крынки. Да, ничего вкуснее пробовать ему не приходилось. Это было даже лучше лимонада «Дюшес».

— Ну как?

— Вкусно.

— То-то же. Ишь, не молоко ему…

— А вы пили лимонад «Дюшес»? Я его пью почти каждые выходные. Папа мне покупает. Тоже вкусно.

Бабушка смущенно усмехнулась и велела поставить крынку на место.

— Еще хочу.

— Больше нельзя тебе, ты пока непривычный. Вечером попьешь, а сейчас давай цыплят кормить. Тонька, ты где?

Тонька прибегает с улицы:

— Ну что, махнем по стопочке для настроения.

— Ты бы хоть оделась, бесстыжая! — ворчит тетка Нюра.

— А кого мне стесняться? Кольку? Да ведь мы с ним в бане всегда вместе мылись, помнишь?

Тетка Нюра отказывается пить, уходит по делам. Мы быстро выпиваем с Тонькой, закусываем соленым огурцом. Чему-то смеемся, глядя друг на дружку.

Вроде бы все как тогда…

— Ну, ты и вымахала, мать.

— Дак ведь у нас тут воздуха не как у вас, в городе…

— Да, растет все, как на дрожжах! — я откровенно рассматриваю ее грудь. — Такие, говорят, кабачки!

Она довольно смеется и сжимает грудь руками. Ночная рубашка вот-вот лопнет под напором плоти.

— А хороша ль я?

— Хороша!

Мы опять смеемся.

— Ты-то как живешь? — спрашивает она, усевшись со мною рядом.

— Да ничего так. Работаю…

— Девушка есть?

— Не-а.

— И жениться, что ль, не думаешь?

— Вот еще чудеса.

— А я б хотела на твоей свадьбе погулять… Да ты, может, из этих… нетрадиционных оказался? — смеется Тонька.

— А вот я тебе сейчас покажу, какой я нетрадиционный!

— Покажи-ка!

Медленно придвигаюсь к ней поближе.

И тут в кухне появляется муж Тоньки. Он лет на пять старше ее, низкорослый, тощий, очень смуглый. Голый по пояс, в растянутом голубом трико с дырами на коленях. Весь обвит мускулами, словно веревками. Но веревки эти слишком уж тонки. Не говоря ни слова, ничему не удивляясь, он, увидев водку, идет к столу, наливает себе, без выражения пьет. Словно все так и должно быть, а по-другому быть просто не может. Вот принял манны небесной, вроде бы что-то сообразил, прозрел на минуту. Смотрит на меня, прищурившись.

— Городские, а-а… — произносит с подозрением.

Больной, которого разбудили, чтобы дать ему необходимое лекарство. Выпил снадобье, полегчало — теперь надо опять лечь и отвернуться к стене… не расплескать это блаженное состояние.

Муж Тоньки действительно уходит обратно в комнату и ложится на кровать.

— Как его зовут-то?

— Саня. Да ты не смотри, что он пьяный. Он хороший.

— Да и ладно.

— Только слабосильный, — продолжает Тонька, словно извиняясь. — В детстве еще надорвался… в армию даже его не взяли.

Сестра входила с улицы, в руках ее было большое решето. Там внутри что-то царапалось и тоненько попискивало.

Решето поставили на пол, сняли тряпку. Цыплята были такие маленькие, мягкие, пушистые… Они еще плохо держались на своих слабеньких ножках, пошатывались и непрерывно пищали, требуя еды. Тоня, востроглазая веселая девочка, смотрела то на брата, то на цыплят и чему-то подсмеивалась, прикрывая рот ладошкой.

Бабушка порубила ножом пару вареных яиц на мелкие кусочки и стала кормить цыплят.

— А откуда они берутся? — спросил мальчик. Ему стало интересно. А Тонька снова усмехнулась почти беззвучно. И тут он заметил, как здорово похожа Тонька на бабушку — одно лицо.