Жизнь Петра Великого

В то же время царь пожелал коренным образом изменить устройство министерств, поэтому он, в подражание виденному им во Франции, учредил несколько советов под именами Коллегии иностранных дел, финансов, морских дел, мануфактур и коммерции[1218]. Дела иностранные доставили ему не меньше забот. Татары, жившие на границах Казанского царства, хотя и были подданными Российской империи, начали собираться в отряды и угрожать ее провинциям набегами, тем более опасными, что их единственной побудительной причиной была жажда трофеев. Царь подозревал, что татар подначивала Порта ради повода разорвать недавний договор, но оказалось наоборот, потому что султан, узнав о подозрениях царя, послал к нему агу, чтобы «объявить ему, что не только никоим образом не причастен к замыслам этих мятежников, но даже специально предупредил их: если они, возвращаясь после набега, окажутся на территории Оттоманской империи, то пощады им не будет». Царь был весьма удовлетворен этим заявлением, которое казалось тем более искренним, что положение дел в Сербии и Венгрии (там принц Евгений [Eugenio][1219] захватил Темешвар [Temisvar][1220] и Белград [Belgrado]) не позволяло султану создавать себе новых врагов. Поэтому для отражения татар царь приказал выдвинуться к границе значительным силам драгун, чтобы они оказали помощь казакам и защитили оборонительные линии, с большим трудом построенные на берегах Дона [Tanai][1221]. Отдав эти приказы, казавшиеся наиболее неотложными, и сделав необходимые распоряжения для подготовки большого флота к наступавшей кампании, он отправился из Петербурга в Москву, куда прибыл в январе 1718 года[1222] под приветственные возгласы всего народа, с нетерпением жаждавшего увидеть своего государя после почти восьми лет его отсутствия. Он нашел в этом городе немало злоупотреблений, нуждавшихся в исправлении, ведь дерзость губернаторов всегда возрастает, когда их государь далеко, и они надеются, что их прегрешения сойдут им с рук: Magna est illecebra peccandi, impunitatis spes[1223]. Так как и в этом случае число доносов оказалось весьма велико, царь передал рассмотрение этих дел в трибунал, созданный специально для этой цели, потому что сам решил все усилия направить на то дело, которому суждено было стать одним из самых необычных за всё время его царствования.

Царевич Алексей, сын Петра и предполагаемый наследник престола, бежал из России, пока царь был в Копенгагене, собираясь вместе с царицей отправиться оттуда в Голландию[1224]. Для успеха задуманного им побега царевич сделал вид, будто собирается приехать к своему отцу, который и в самом деле пригласил его к себе письмом от 26 августа[1225] 1716 года, в котором он объявлял, что «хочет твердо знать его окончательное решение — он должен или усердно трудиться, чтобы стать достойным наследником престола, или уйти в монастырь. Если он выбирает первое, ему следует в недельный срок прибыть в Копенгаген, чтобы вместе с царем участвовать в военных действиях. Если же он не чувствует себя способным к правлению по нездоровью и предпочел бы постричься в монахи, о чем он неоднократно заявлял, то должен незамедлительно сообщить ему время и место для данного решения, чтобы царь мог чувствовать себя спокойно»[1226].

В действительности еще за несколько лет до того царь, зная о не слишком добрых наклонностях своего сына, был в высшей степени недоволен его действиями, однако скрывал свое недовольство из уважения к принцессе Вольфенбюттельской, супруге царевича. Как только она отошла в мир иной, царь решил направить своему сыну письменную декларацию следующего содержания[1227].

ОБЪЯВЛЕНИЕ СЫНУ МОЕМУ