Читаем Жизнь Петра Великого полностью

Великий визирь, по совету Понятовского [Poniatoschi][978], польского генерала, из ненависти к московитам сопровождавшего турецкую армию, переправился через реку со своими войсками и, подойдя на расстояние двухсот шагов к российским шанцам, начал обстреливать их из пушек, которые, впрочем, не причинили существенного вреда обороняющимся. В центре круга, образуемого траншеями, царь приказал собрать все телеги и соорудить из них нечто вроде ограды, за которой укрылась его супруга Екатерина[979], со своим двором. Это та самая удивительная женщина, которая была бедной ливонской крестьянкой, а стала императрицей Всероссийской. Рожденная от неизвестного отца и воспитанная из милости в доме лютеранского священника[980], она до восемнадцати лет трудилась служанкой, пока ее не полюбил один шведский драгун и не попросил ее руки[981]. Не успели они сыграть свадьбу, как московиты захватили Мариенбург [Mariemburgo][982], и невеста попала в руки сначала генерала Боура[983], а потом и князя Меншикова[984]. В доме Меншикова однажды гостил царь Петр, и он счел Екатерину достойной своей любви. Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как этот государь по не слишком хорошо известным причинам прогнал от себя царицу Евдокию [Ottochesa][985] и, ревнуя лишь о счастье и благополучии своего народа, охладел к делам любовным. Только Екатерина оказалась способна вновь разжечь в его душе пламя страсти. Или же, быть может, Петр Великий, как считают многие, заметил в лице этой девушки такие черты, которые указывали на то, что она способна поддержать и продолжить благие реформы, начатые им в своем государстве. А может быть, царь уступил естественной склонности, которую разделял со всеми прочими смертными, в особенности с другими государями: склонность эта состоит в том, чтобы испытывать влечение к одним людям и отвращение к другим — Fato et sorte nascendi, ut cetera, ita Principum inclinatio in hos, offensio in illos[986][987]. Эта внутренняя склонность, незаметная для внешних наблюдателей, сделала царицу Евдокию ненавистной в глазах царя и не позволяла ему разделять с ней ложе и царский престол, и она же внушила ему любовь к Екатерине и побудила его, несмотря на низкое ее происхождение, сделать ее своей супругой и соправительницей. Эта любимица судьбы и в несчастных для Петра обстоятельствах нашла способ еще укрепить любовь к себе царя, как мы сейчас увидим.

Российская армия была окружена врагами снаружи и еще больше страдала от отсутствия припасов внутри, и царь провел ночь в великом беспокойстве, коря себя за «ловушку, куда его завела его несчастная судьба, а точнее — его неосмотрительность, ведь он совершил ошибку, уведя армию так далеко от границ своего государства и не обеспечив ее в достаточной мере провиантом, а также не предпринял достаточных усилий, чтобы помешать туркам переправиться через Дунай или по крайней мере через Прут». Он понимал, что следующий день неизбежно закончится как для него, так и для его войска или гибелью, или пленом. Он решил скорее умереть, чем оказаться во власти врагов: Ut morte honesta contumeliis captivitatis eximeretur[988][989]. Позвав в свой шатер генерала Шереметева, он приказал ему, чтобы «на заре все подготовились к общей атаке на войска великого визиря», и в то же время строго-настрого запретил «кому-либо под любым предлогом заходить в его шатер». Получив этот роковой приказ, генералы московитов решили претерпеть все ради своего государя. Однако Екатерина, узнав от своих офицеров о решении, принятом государем, призвала их на совет, на котором присутствовал также вице-канцлер Шафиров[990]. Было решено, что «следует просить великого визиря о мире и царя нужно убедить в такой необходимости». В этом заключалась самая большая трудность. Кто дерзнул бы войти в шатер царя вопреки его прямому запрету? И потом, как можно было убедить человека столь возвышенной души унизиться до мольбы к туркам о милости? Suadere Principi quod oporteat, magni laboris[991][992]. Екатерина, знавшая, какое влияние она могла оказывать на царя Петра, осмелилась войти к нему в шатер и, упав к его ногам, так красноречиво живописала необходимость попытаться вступить в переговоры с великим визирем, что царь, убежденный в той же мере разумными доводами, сколь и слезами своей супруги, немедленно отправил в неприятельский лагерь нескольких своих посланцев, которые сумели силой золота найти подход к кахье[993] [Kiaja], а через него — к великому визирю. Екатерина пожертвовала для этой цели самые лучшие свои драгоценности и собрала за короткое время сумму денег, достаточную для того, чтобы распалить природную алчность первых министров Порты[994].

Перейти на страницу:

Все книги серии Историческое наследие

Жизнь Петра Великого
Жизнь Петра Великого

«Жизнь Петра Великого», выходящая в новом русском переводе, — одна из самых первых в европейской культуре и самых популярных биографий монарха-реформатора.Автор книги, опубликованной в Венеции на итальянском языке в 1736 году, — итало-греческий просветитель Антонио Катифоро (1685–1763), православный священник и гражданин Венецианской республики. В 1715 году он был приглашен в Россию А. Д. Меншиковым, но корабль, на котором он плыл, потерпел крушение у берегов Голландии, и Катифоро в итоге вернулся в Венецию.Ученый литератор, сохранивший доброжелательный интерес к России, в середине 1730-х годов, в начале очередной русско-турецкой войны, принялся за фундаментальное жизнеописание Петра I. Для этого он творчески переработал вышедшие на Западе тексты, включая периодику, облекая их в изящную литературную форму. В результате перед читателем предстала не только биография императора, но и монументальная фреска истории России в момент ее формирования как сверхдержавы. Для Катифоро был важен также образ страны как потенциальной освободительницы греков и других балканских народов от турецких завоевателей.Книга была сразу переведена на ряд языков, в том числе на русский — уже в 1743 году. Опубликованная по-русски только в 1772 году, она тем не менее ходила в рукописных списках, получив широкую известность еще до печати и серьезно повлияв на отечественную историографию, — ею пользовался и Пушкин, когда собирал материал для своей истории Петра.Новый перевод, произведенный с расширенного издания «Жизни Петра Великого» (1748), возвращает современному читателю редкий и ценный текст, при этом комментаторы тщательно выверили всю информацию, излагаемую венецианским биографом. Для своего времени Катифоро оказался удивительно точен, а легендарные сведения в любом случае представляют ценность для понимания мифопоэтики петровского образа.

Антонио Катифоро

Биографии и Мемуары
Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I
Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I

Личность Петра I и порожденная им эпоха преобразований — отправная точка для большинства споров об исторической судьбе России. В общественную дискуссию о том, как именно изменил страну ее первый император, особый вклад вносят работы профессиональных исследователей, посвятивших свою карьеру изучению петровского правления.Таким специалистом был Дмитрий Олегович Серов (1963–2019) — один из лучших знатоков этого периода, работавший на стыке исторической науки и истории права. Прекрасно осведомленный о специфике работы петровских учреждений, ученый был в то же время и мастером исторической биографии: совокупность его работ позволяет увидеть эпоху во всей ее многоликости, глубже понять ее особенности и значение.Сборник статей Д. О. Серова, приуроченный к 350-летию со дня рождения Петра I, знакомит читателя с работами исследователя, посвященными законотворчеству, институциям и людям того времени. Эти статьи, дополненные воспоминаниями об авторе его друзей и коллег, отражают основные направления его научного творчества.

Дмитрий Олегович Серов , Евгений Викторович Анисимов , Евгений Владимирович Акельев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары