Жизнь пяти

А затем мягко, без излишней суетливой торопливости трогается с места, аккуратно приближается к скрытому в тени тонкому шпилю, поверхность которого еще вибрирует мелкой дрожью, выпуская в утренний прозрачный воздух едва-едва заметные крошечные искорки.

Ола, йер Атегиеро.

Покорно кивает мастер, скромно и испуганно пятясь назад, в сторону от кажется позабывшего о нем короля, чьи цепкие пальцы уже бесстрашно, бесшумно скользят по изогнутой поверхности гладкого, полированного металла.

Нил видит его профиль, почти скрытый в тени убогого, грязноватого, пыльного навеса, за бархатистыми складками спавшей на одно плечо грузной, искусно расшитой мантии. Видит яркий блеск распахнутых глаз, прямой, выразительный контур острого, чуть опущенного носа, плотно сомкнутые губы, на которых медленно-медленно проступает восторженная, отрешенная, хищная полуулыбка, эти пальцы тонкие, ловкие, могущественные, не знающие ни тяжелой работы, ни труда, ни лишений, ни страданий, ни сочувствия, вдруг пугающе темные, движущиеся, подкрадывающиеся вверх к концу, к цели, к вершине.

Сердце резко, с досадным, горьким, тревожным предчувствием беды сжимается в груди Нила. Рука Скейлера крепко обхватывает тонкое острие, и он, гордо выпрямившись, с упоением закрывает глаза, погружаясь глубоко в собственные, тайные мысли.

В будущее… наполненное странными механизмами … удивительное, невообразимое, прекрасное … непередаваемо пугающее, настораживающее незнакомостью, одиночеством и молчаливым, заслуженным величием … в будущее нового мира, пережившего собственную неизбежную, обжигающую очищающим огнем и изгоняющей скверну смертью гибель.

4

Он знает, что его крошечный, покосившийся дом, спрятанный в многоликих кварталах шумной Мары, дом в который он сбежал, не в силах больше выносить осуждающе снисходительных взглядов коллег в академии, его единственный безопасный приют, считают проклятым, а редкий, великий талант – ненавистным и недостойным звания человека. Он видел, как злобно и одновременно испуганно косятся ему вслед люди, как в безмолвном страхе убегают и прячутся дети.

Долгие, темные годы он жил, будто преданный анафеме, заклейменный, отвергнутый, похороненный, забытый… Существовал, в унизительной надежде на понимание или, быть может, на призрачное, блестящие на кончике предательски всаженного в спину клинка милосердие.

Однако теперь все изменилось.

Теперь у него наконец появился достойный его деяний покровитель. Да еще и какой. Сам йер Атегиеро, великий король Мирана! Могущественный заступник, даровавший ему избавление и свободу, вернувший величие и уважение, щедрый благодетель, обеспечивший его вечной памятью и бессмертной громкой славой.

Теперь у него не было недостатка в подопечных. Ему не приходилось щедро доплачивать звенящими монетами за эксперименты побирающемуся из последней нужды, слоняющемуся в ночном мраке пьянчуге или изуродованной иллюзиями алкаставэр падшей женщине. Благо и без них городские темницы кишели подонками, недалекими, алчными людишками, разума которых хватило лишь на то, чтобы, выучив пару-тройку новых заклинаний, отправляться грабить, насиловать и мародерствовать. Иногда ему даже было жаль их: иметь в руках великое оружие, способное сокрушать горы, и отчаянно рубить им алтарэ митранэ97.

Ястераартэ98!

Поэтому он без зазрения совести отбирал его у них, заменяя блестящий алеентейрир99 не знающего порчи клинка на глянцевые, неподвластные ни времени, ни дурманящим целительным травам контуры магической печати.

Печать.

Он часто произносил вслух это диковинное, северное слово, словно глоток пускающего в пляс податливую кровь, вязкого, сладкого бронзового вина, пробуя и неспешно, звук за звуком перекатывая его на языке. Слово, которым он сам назвал свое грозное заклинание. Заклинание, которое, он усмехнулся, нет, не лишало тебя жизни, как опрометчиво полагали многие, однако забирало гораздо-гораздо большее – твою магию.

5

Митар не верил собственным глазам. Перед ним на столе в небольшой, потрепанной и уже изрядно помятой бумажной коробке лежал…

Хм… камень?!

Шершавый, невзрачный, темно-серый, с белыми прожилками, будто подобранный на улице кусок обыкновенного булыжника.

Ола.

Курт с Ривином многозначительно и загадочно переглянулись, необычайно довольные собой, широко улыбающиеся и, несомненно, полностью готовые к такой реакции Митара.

Так-так…

Митар сперва досадливо нахмурился, затем, с достоинством приподняв и склонив к плечу голову, как это делал его отец, скептически прищурив темные, блестящие глаза, небрежно, со сдержанным любопытством и не без осуждения покосился на собеседников.

Очевидно, еще одна глупая безделушка из какого-нибудь там Ардана? Ола, Рив?

Назло Курту, он обратился к Ривину, однако тот ни на секунду не растерялся и с ехидным упреком в лучащимся задором взгляде невозмутимо пожал крепкими плечами. Мол, не знаю я, Курта спрашивай.

Митар тяжело вздохнул.