После гибели сына Алекса в автомобильной аварии Терри Губер никак не могла понять, как ей жить дальше. Для этого ей был нужен какой-то ориентир, поэтому она создала мантру, которая дала ей чувство направления в жизни. «Оставайся здесь и сейчас», — повторяла она себе в сложные периоды [43]
. Помимо этого, члены семьи Губер также начали писать, что, к их удивлению, со временем выросло в полезную книгу для родителей, потерявших детей.Многие из тех, кто потерял близких, находят утешение в том, что начинают писать: сочиняют стихотворения, рассказы, пишут письма или ведут дневник. Стресс, вызванный горем, покидает тело через руки, через пальцы, вытекает на бумагу. Чернила на бумаге становятся визуальным воплощением того, что утрачено. Некоторые предпочитают использовать текстовые редакторы: для них ритм, звук и ощущения при прикосновении к клавиатуре способствуют избавлению от стресса в большей степени, нежели письмо от руки.
Ритуалы могут появляться спонтанно, на ходу.
Мои родители построили дом на собственной земле в предгорьях Озарка. На другом краю леса располагалась федеральная тюрьма. После того как нескольким заключенным удалось бежать, папа приобрел револьвер «смит-вессон» 38-го калибра, и это было первое оружие, когда-либо принадлежавшее члену нашей семьи. Отец бледнел даже при упоминании о револьвере, но он все же научился заряжать его и стрелять.
— Что мы будем делать с этой штукой? — спросила мать после похорон отца. — Я даже из ящика его достать боюсь, — прибавила она, кивая на папин письменный стол.
— Я тоже, — ответила я, и до осени мы к этому вопросу не возвращались.
«Один из способов справиться с потерей — преодолеть ваш самый сильный страх», — сказали нам во время семинара по скорби. Я боялась этого маленького револьвера, вообще боялась любого огнестрельного оружия. Я его ненавидела.
В тот день, выходя из здания, я заметила объявление, повешенное полицейскими: этим же вечером начинались уроки по стрельбе для женщин.
Мать была ошеломлена, когда я объявила, что пойду учиться. Она отошла в угол, мы обе были глупейшим образом напуганы. Я открыла ящик, завернула револьвер в толстое махровое полотенце и поехала на занятия. Добравшись до полицейского участка, я была слишком напугана, чтобы внести его внутрь, поэтому решила изобрести ритуал.
«Каждый раз, когда я прикасаюсь к револьверу, — сказала я себе, — я выделю минутку, чтобы подумать о папе, о том, как он преодолел свой самый сильный страх. Я буду ценить себя за то, что стараюсь приспособиться к жизни без него». К моему изумлению, этот ритуал начал приносить мне удовольствие, и я стала одной из лучших учениц. «У вас прирожденный талант к стрельбе, — сказали мне полицейские после шестинедельного курса. — В следующем месяце у нас будут соревнования, хорошо бы вы поучаствовали».
«Можешь ли ты в это поверить, папа?!» — воскликнула я мысленно и приняла предложение.
В день соревнований я была смущена, чувствовала себя не в своей тарелке. Большинство других участников подъезжали в фургонах или домах на колесах, оборудованных как маленькие склады оружия. Они заряжали свои револьверы и пистолеты, надевали перчатки и очки для стрельбы и разговаривали на жаргоне, который мне никогда прежде не доводилось слышать. Они экспериментировали с различными видами оружия и в конце концов выбирали «магнум» 357-го калибра с оптическим прицелом или что-то еще более мощное.
Мой дискомфорт исчез, стоило мне вернуться к своему ритуалу. Заняв позицию, чтобы сделать первый выстрел, я наклонилась и взяла в руки папин револьвер. Я не боялась.
Хотя мне было весело и не терпелось пойти праздновать, ради тех, кто меня учил, я осталась до конца соревнований. Я заняла второе место, выступая с маленьким револьвером отца, и это была вишенка на торте для этой важной вехи моего пути.
Ритуалы помогают нам пережить переходный период. Ритуал Терри подтвердил, что она выбирает жизнь; мой ритуал позволил отдать должное моему отцу и мне самой. Для ритуалов не нужны фанфары или зрители, им необходим только смысл.