Читаем Жизнь после вечности (СИ) полностью

Мещеряков попытался приподняться и понял, что это было ошибкой - стены вокруг него немедленно поплыли в хороводе. Он опустился обратно.

- Где я? Что случилось? - спросил он у потолка. В поле зрения вплыло лицо Мюллера{?}[Мюллер - да, тот самый, который Броневой. Руководитель гестапо. ] Мюллер. Гестапо. Плохо.

- Вы в тюрьме, дорогой мой, - Мюллер смотрел с фальшивым сочувствием. - И только от вас зависит как скоро вы отсюда выйдете.

- Но почему?..

- Потому что вы не Райнер Шульц, - шепотом, словно открывая тайну, сообщил Мюллер.

- Надо же. А кто я?

- А вот это нам и предстоит выяснить. Прямо сейчас.

Медсестра - это же была медсестра? - подошла к нему, снова вонзила шприц в вену. Молочно-белая жидкость медленно выдавливалась из шприца.

- Вам вводят сыворотку, заставляющую людей говорить чистую правду, - объяснил Мюллер.

- Прекрасный, хорошо зарекомендовавший себя препарат. Действует почти как алкоголь - так же развязывает язык. Я ожидаю, что вы расскажете нам все, - он кивнул кому-то за пределами видимости, видимо, стенографистке.

- Если ответы нас устроят, вы избежите пыток. Но предупреждаю - рассказ должен быть очень подробным.

- Интересно, - протянул Мещеряков. - Вы говорите, я буду как пьяный?

Мюллер кивнул.

- Пока я еще связно соображаю, примите мои извинения, Мюллер.

- За что же? - равнодушно удивился Мюллер.

- Сейчас поймете. Я ведь не просто так бросил пить. Мне показалось или вы упомянули Украину и Санкт-Петербург применительно ко мне?

- В бреду вы декламировали “Евгения Онегина” на русском языке. Наши лингвисты утверждают, что вы петербуржец, но иногда ваша манера произносить слова разительно напоминает южноукраинскую. Что-то вроде одесского говора. Сами видите, запираться бесполезно. Вы не немец, вы русский. Вы шпион. Запись началась. В ваших интересах говорить только правду.

Мещеряков вдруг почувствовал как губы сами собой расплываются в улыбке.

- Подождите записывать. Давайте подождем, пока я буду рожать. Тогда я прочту вам “Песнь о Нибелунгах” на немецком, вы еще раз все проанализируете и найдете влияние и цыганского языка тоже.

По мере поступления сыворотки в организм мир дробился на части, он теперь состоял как будто из прозрачных пластин и пластины эти причудливым образом взаимодействовали друг с другом. Валерий с удивлением понял, что уже испытывал такое ощущение раньше, но когда?

Ах да, точно. В тот самый день. Тогда тоже все было каким-то нереальным и мир рассыпался на куски, но тогда было очень грустно, а теперь очень весело, надо бы понять почему, но это потом, сейчас надо найти какую-то забавную тему для разговора с человеком, сидящим напротив, у него такая смешная фамилия и он сам такой умилительно носатый… Все становилось каким-то легким, пустым и незначащим.

- Расскажите мне все, - попросил милый носатик. - Каков ваш агентурный псевдоним? Кто вы?

- Кто, я? - переспросил Валерка. - Вы же сами сказали. Я одессит, я из Одессы, здрасьте.

***

Шум за стенкой нарастал так, что Щусь отвлекся от своего занятия и недоуменно сдвинул брови. В соседнем помещении сидели переводчики и обычно там царила мертвая тишина, но сегодня, видимо, что-то произошло. Данька попытался вернуться к анализу полученных разведданных, но ничего не получилось - в дверь постучали.

Переводчица, которой он отдал полученные сегодня Валеркины показания, Ольга, стояла на пороге, за ее спиной недружелюбной горой возвышался руководитель отдела переводчиков Марк Наумович. Ольга вытирала покрасневшие глаза и казалась очень расстроенной.

- Я закончила перевод, - дрожащим голосом сказала она, протягивая ему папку. - Тут только одна часть, вторая у Марка Наумовича.

Данька едва не растерялся: подобные эскапады были не то, что редкостью - нонсенсом. Ольга всегда переводила предельно точно и, как правило, быстрее назначенного срока. По этой причине он старался отдавать документы именно ей.

- Да, - сурово подтвердил Марк Наумович, кладя на стол несколько листков. - Оля не может знать некоторых слов, я взял на себя смелость ей помочь.

- Что значит - не может знать некоторых слов? Она переводчик высшей категории! Для чего на свете существуют словари?

Ольга всхлипнула и выбежала из кабинета. Марк Наумович ткнул пальцем в принесенные им листки.

- Скажите, - спросил он. - Должна ли ваша жена или дочь знать подобные слова?

- У меня нет ни жены ни дочери, - автоматически ответил Данька, разглядывая выписанные в столбик немецкие слова и их русский перевод. - Разве слово “хуяк” это глагол? Мне казалось, глагол отвечает на вопрос “что делать?”.

- В данном случае, молодой человек… прошу прощения, товарищ Летнаб, необходимо принимать во внимание контекст. Полная фраза звучит как “И тут он хуяк ему по голове гитарой!” Так что это, безусловно, глагол.

- Спасибо, - сдавленно поблагодарил Данька, перелистывая Валеркины показания. - Действительно, глагол. Никогда бы не подумал.

***

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза