Жизнь после вечности (СИ)

Когда Васютин закончил говорить, Щусь все еще улыбался, только улыбка теперь была ледяной, застывшей.

— Когда ты окажешься в Москве, я позабочусь о том, чтобы тебя не расстреляли. Ты будешь жить долго, Васютин. Очень долго. Слишком долго, — тихо сказал он и повернулся к Иванову и Мирзалиеву.

— Где майор?

— С командиром местным беседует.

— С этого глаз не спускать. И связать.

Он вышел в коридор-штольню, заглянул в несколько помещений. В одном из них нашлись Степанов и Яшка, сидящие у импровизированного стола, представляющего собой огромный кусок камня, стесанный с одной стороны. Данька остановился у входа, прислушался к их разговору.

— Сразу после объявления войны учителя повезли наших школьников обратно, — глухо рассказывал Степанов. — Спешили вернуться домой. Тогда поезда на запад еще ходили. Но под Ростовом поезд разбомбили — одна из первых бомбежек была, все только начиналось. Вашего Валю никто с тех пор не видел — ни живым, ни мертвым.

Он помолчал.

— А моего Мишку видели, — внезапно сказал Степанов. — Там же и похоронили. И еще нескольких человек, вместе с учителями.

Тяжелая тишина была. Мертвая.

— Спасибо, — с трудом сказал Яшка и, судя по звукам, встал. — Спасибо, что рассказали.

— Ксения Ивановна то же самое сказала. Слово в слово.

— Что? Она здесь?

— Вы не знали? — удивился Степанов. — Да, она здесь, мы с сорок первого и партизаним вместе. Удивительно отважная дама. Просто Жанна Д’Арк.

Твою мать. Они в Херсон сбежали, как же он сам не догадался! Пора было вмешаться. Данька шагнул внутрь.

— Да, Ксанка здесь. Васютин только что рассказал. Плохая новость — она в гестапо. Хорошая новость — завтра утром ее повесят.

Произнес и ощутил, что тишина перестала быть мертвой — в ней будто шаровая молния повисла Яшкина боль и нарастающая ярость и это было прекрасно — пусть он взорвется и сорвется сейчас, пока еще можно.

В помещение спиной вперед вошел Валерка.

— Извините, — Валерка пинком загнал в зал какой-то ящик. — Откуда это у вас?

Степанов, ошарашенный Данькиным заявлением, только рукой махнул.

— Это мы эшелон под откос пустили и кое-что удалось забрать, только вот приспособить к делу не получилось.

— Почему-то я так и подумал, — Мещеряков присел над ящиком и ласково улыбнулся его содержимому.

— Как же вы приспособите это к делу, если это модифицированная взрывчатка, экспериментальная серия, радость моя… — проворковал он, перебирая упакованные в серую бумагу бруски.

— Немцы идут, — раздалось от двери.

Данька повернулся. Валерка поднял голову от ящика и поправил очки. Яшка прицелился в пришедшего. У входа стоял белокурый полицай.

— Через два часа айнзацгруппа будет здесь. Надо уходить, — отрывисто сказал он.

— Здравствуй, Леня, — кивнул Степанов. — Спасибо, попробуем в плавни уйти.

— У вас раненые. Вас перестреляют по дороге.

Степанов пожал плечами. Он выглядел как человек, давно все для себя решивший.

— Останусь прикрывать отход. Надо собрать все патроны, которые у нас остались.

— Я с вами. У меня еще целая обойма.

«Черта с два у них получится, — внезапно подумал Данька. — Их уже, по сути, нет в живых, ни Степанова, ни этого парня в немецкой форме, как и тех, кто сейчас стоит за их спинами и надеется уйти в плавни, где половина умрет от переохлаждения и воспаления легких, а вторую половину перестреляют немцы. Плавни так себе убежище, я-то знаю. Нас в ту войну не нашли только потому, что не искали — Лютый считал нас детьми, а от Бурнаша мы вовремя сбежали. Ааааа, семь бед — один ответ, год в лагере прожил — проживу и десять…»

— Сколько у вас людей? — спросил командир Мстителей Щусь.

— Пятнадцать, среди них раненые, женщины и подростки.

— Понятно, — Данька достал карту, разложил ее на камне. — В этом квадрате должен приземлиться Дуглас. С немецкими опознавательными знаками. За штурвалом будет капитан Устинович. Передадите ему эту записку. Как только доберетесь до самолета, улетайте, нас не ждите. — В записке было буквально три слова. Устиновичу должно хватить.

— Хорошо, товарищ Чех. Но как же…

— Мы остаемся здесь. Цыган, твоих надо тоже отправить, с Васютиным. Главное, чтобы он не сбежал.

Если Яшкина группа доставит Васютина, Яшка сумеет выкрутиться. Валерку он отправит… надо придумать, куда отправить Валерку. Есть, конечно, шанс, что удастся выполнить задание, спасти Ксанку и вернуться к своим, но определение шанс тут как нельзя более уместно. Шанс. Один.

Яшка, не бледный, а пепельно-серый, шагнул к выходу. Через минуту за стеной раздался выстрел и долгий вой Васютина. Данька с Валеркой переглянулись.

— Как ты думаешь, он в порядке?

— Цыган точно нет, а на Васютина мне плевать. Ты что с ним сделал?

— Колено, — Яшка положил пистолет на стол. — Не смертельно, но не сбежит.

— Мы вас, товарищ майор, очень уважаем за умение решать вопросы так, чтобы раз и навсегда, — в дверях стоял Иванов.

— Дайте бинт и ампулу, пожалуйста. Этого обезболить и перевязать теперь надо.

Яшка выложил необходимое на стол.

— Вы прикрываете отход партизан и уходите с ними. Это приказ. Я остаюсь здесь.

Иванов весь как-то подобрался.

— Что Костенецкому говорить?