Читаем Жизнь после вечности (СИ) полностью

Товарищ Степанов, вернувшийся после войны на должность завхоза херсонской милиции, в своих мемуарах «По ту сторону фронта» упоминал, что перед тем как покинуть каменоломни, партизаны установили нестандартную мину-ловушку, чем всех окончательно запутал, потому, что тремя страницами ранее он писал, что подполье испытывало острую нужду в боеприпасах, и специалистах, умеющих обращаться со взрывчаткой.

Может быть, главным событием того дня стала смерть командира айнзацкоманды штурмбанфюрера Клапке? Возможно, но это самая таинственная часть истории. Секретарь и любовница Клапке, например, утверждала, что его убил призрак. Ранним утром в кабинет Клапке вошел высокий мужчина в очках, с заметными залысинами в светлых волосах и Клапке смертельно испугался.

— Шульц, вы же умерли! — воскликнул он. Пришедший кивнул.

— Я умер, это верно, — сообщил он. — Но у меня есть для вас сообщение от Бёмма. Подойдите ко мне, я шепну его вам на ухо.

Секретарь, знавшая, что Бёмм погиб из-за взрыва в Берлине, начала кричать, но появившаяся откуда-то уборщица огрела ее шваброй и засунула тряпку в рот. Когда секретарь пришла в себя, ни призрака, ни даже уборщицы в кабинете не было, а был только Клапке, лежащий в луже своей крови с выражением крайнего возмущения на лице.

Поскольку уважающие себя люди не могут всерьез думать о призраках, то были версии о спецназе ГРУ, о партизанах, о каре божьей, и даже о группе евреев-мстителей, вырезавших на лбу Клапке свастику, но ни для одной из них не нашлось даже косвенного подтверждения.

Несмотря на отсутствие подтверждений, эти версии горячо обсуждались в самом посещаемом и оживленном месте нюнбергского Дворца Юстиции{?}[Имеется в виду Нюнбергский процесс] — в курилке.

Услышав некоторые предположения, Райнер Шульц засмеялся, вдавил окурок в песок и сообщил, что все было намного проще.

— Клапке, несмотря на свою палаческую должность, оказался крайне впечатлительным человеком. Он не сумел опровергнуть утверждения, что единственным народом, пришедшим из Индии, то есть настоящими ариями, были цыгане, ужасно расстроился, и тут же умер от огорчения. Вот так все и было, — сказал он.

— Но его подчиненные?

— Совершили коллективное самоубийство.

— Вы рассказываете чертовски интересные и чертовски странные вещи, — сообщил представитель американской делегации.

— Разве? Насколько я помню, примерно так же закончили жизнь сотрудники Дахау{?}[Сотрудники лагеря смерти Дахау после капитуляции были расстреляны офицерами американской армии, увидевшими что происходило с заключенными. Наказания американцы не понесли.] после освобождения лагеря.

— Это была самооборона.

— Разумеется, — легко согласился Шульц. — Самооборона. И я об этом же.

«Ну да, — подумал он. — Мы оборонялись. Защита людей от бешеных животных, так оно и было…» На какой-то момент Мещеряков снова ощутил запах пороха, крови и страха, пропитавший здание.

Вот только когда он, держа под руку еле стоявшую на ногах Ксанку, требовал пропустить их к Клапке, чтобы тот мог лично допросить подпольщицу, порохом там не пахло. Запах пороха стал ощущаться в воздухе уже когда они стаскивали по черной лестнице мирно сопящего старичка.

Он кивнул собравшимся и вышел. Пора было давать показания.

Как ни странно, но похищение личного секретаря Гиммлера среди прочих событий этого дня осталось почти незамеченным — не в последнюю очередь и потому, что похищение это всячески замалчивалось и СССР и Германией и о нем стало известно уже в годы холодной войны, не подразумевающей какой-либо обмен информацией. В конце семидесятых, когда уже стало можно, к Даниле Ивановичу Щусю обратилась группа историков из ГДР с просьбой рассказать о похищении, но, к сожалению, генерал в отставке, напоив их чаем и продемонстрировав фотографии внуков, не ответил ни на один вопрос, сославшись на возрастную забывчивость.

— А что я им расскажу? — спросил он жену, наблюдая, как разочарованные историки идут к станции.

— Цель и руководитель операции, номер приказа? Так это совсекретные сведения. Честно рассказать как дело было? Они в жизни не поверят, что нас было только четверо. Да даже если и поверят, что им это даст? У нас схема взаимодействия с девятнадцатого года отработана, пока мы с Цыганом зачищали территорию, другими словами, надеясь только и исключительно на внезапность, стреляли во всех, кого видели, зная, что один промах станет роковым, Валерка разбирался с Клапке, а Ксанка, раздетая и избитая Ксанка, которую за десять минут до этого Яшка вытащил из петли, отыскала чертового секретаря и сделала ему укол препарата, который вводит людей в состояние летаргического сна. Потом Яшка — а он был не в себе, в таком состоянии я его ни до ни после, слава богу, не видел — спрашивал у конюхов во дворе не видели ли они его табор, и пока они приходили в себя от такой наглости, я перестрелял их всех. Мы ни разу не промахнулись, ни он, ни я. Что из этого я должен был рассказать? Может быть, их интересовал антураж и надо было рассказать про висящего в петле ребенка?.. Про вонь, стоящую в том здании?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза