Жизнь после вечности (СИ)

К девяти утра видимость ухудшилась, появились облака, причем самые неприятные: кучевые, надежно глушащие звук и намертво перекрывающие видимость. Как ватным одеялом укрываешься, с той только разницей, что под одеялом с тобой приключиться ничего не может кроме плохого сна, а в облаках еще как может. Но про это мы потом подумаем, сейчас надо танки искать. Хорошо замаскированные, ждущие сигнала в атаку, танки.

Хрипом ожил динамик.

- Я третий, на восемь часов Дуглас.

И точно — толстой рыбкой ныряет в облаках немецкий транспортник, летит в сторону наших позиций. Заблудился?

Проблема с транспортными самолетами в том, что никогда не ясно кто в них летит — военные, гражданские или просто МТЦ{?}[Материально-технические ценности] перевозят. По инструкции подобные ситуации остаются на усмотрение командира. Сбить Дуглас просто, у него маневренности ноль, только потом исправить ничего не получится.

- Второе звено, обеспечить посадку!

И тут же из динамика раздается чуть ли не крик:

- Ребята, я свой, свой я, партизан вывожу! Капитан Устинович! Мессеры на хвосте!

Эх, капитан Устинович, лучше бы тебе действительно оказаться капитаном Устиновичем…

Отделяется от строя звено, выполняет роспуск в воздухе, замыкают три истребителя транспортник в коробочку, ведут на аэродром.

- Я не могу садиться, — вдруг наглеет Дуглас, — У меня сверхважное задание. Меня ждут в заданной точке! Вы ответите!

Отвечу, не переживай. Перед тобой за принудительную посадку, перед командованием за сорванную разведку, перед Ленкиной матерью за то, что не спас, перед Мишкиным отцом за то, что выжил, перед своими родителями - за все.

- Отставить истерику, капитан Устинович! Искра, я первый, отправляем вам посылку.

- Я Искра, — отзывается аэродром Ванькиным голосом. — Принял. Ждем.

- На шесть часов мессеры, — спокойно произносит ведомый.

Облака на юге пронзают черные хищные тени. Семеро, и, возможно, кто-то еще пока не показывается. А вот и цена проявленного гуманизма: теперь их в два раза больше, чем нас. К черту!

- Я первый. Принял. Атакуем. Семь, быть может, больше, следите!

Время растягивается резиновой лентой, все замедляется, становится очень четким и резким.

Снова слышен свист фугаса и песенка начинает звучать в ушах. Та самая. Недопетая в сорок первом.

Полюшко-поле, полюшко-широко поле…

И снова рвет осколок серебряный альт солиста, рассекает черная щель Ленкину белоснежную блузку и саму Ленку, скачет мир детским мячиком в преисподнюю.

Но от этого морока есть лекарство — полный газ, и вперед, сквозь облака, в лобовую, так, что видно искаженное лицо немца. Не выдерживает фриц, пытается уйти вверх, подставляя брюхо под пулеметную очередь. И кувыркается, оставляя черный, быстро расходящийся столб дыма.

Убитых не вернешь, но за них можно отомстить. То, что видел забыть не получится, но можно заглушить другими воспоминаниями.

Ведомый, молодец, зашел сбоку к другому, пропорол очередью черный крест, закружилась в воздухе подбитая стальная птица. Самолет жаль, он не виноват, что его, вершину человеческого разума, сделали инструментом убийства. Летчика не жаль.

Едут да по полю герои, эх, да Красной Армии герои…

Еще один вышел на угол атаки, но неееет, много вас таких было, штурвал вниз до упора, Як, умничка, клюет носом, послушно идет вниз, давай за мной, фриц или ганс, кто ты там, падаю я, падаю, видишь?!.

Земля приближается с чудовищной скоростью и в какой-то момент становятся видны ровные, слишком ровные ряды невысоких холмиков. Есть! Отсчитать такты мотора — удары сердца — и штурвал на себя, что есть сил, самолет воет от напряжения, но взмывает над землей. Хороший самолет, и имя у него хорошее. Лично каждый винтик со Степанычем переберу, умница моя.

Эх, да наши танки быстроходны! В небе за тучей грозные следят пилоты…

Сквозь вой мотора пробивается страшный скрежещущий звук сминаемого металла — а вот не надо было трусить и скорость убирать, хер фашист, глядишь, в штопор не ушел бы!

К небу поднимается столб тяжелого черного дыма. От авиационного бензина такого дыма не бывает. Так горит мазут. Так взрываются танки, искусно замаскированные под рельеф.

На плотном слое облаков черные пятна от сбитых мессеров. Большая часть сбежала, кто бы сомневался. Трусливые они стали, потеряли наглость. Это не беззащитных людей, вжавшихся в землю, свинцом поливать, здесь и бурьяном в морду получить можно.

- Первый, я Искра! Я Искра, ответьте! — кричит Ванька, почти как пилот захваченного транспортника. Ну простите, отвлеклись малость.

- Искра, я первый. Потерь нет, четыре единицы сбили, идем назад. Танки в заданном квадрате, проверили, на них упал мессер. Нечаянно.

- Принято! — У Искры ощутимо веселеет голос. Там, на земле, сейчас раздаются четкие резкие команды, бегут по своим машинам пилоты бомбардировщиков, застегивают на бегу шлемы, закрывают фонари кабин, готовятся смешать вражеские машины с землей.

- Посылочку вашу видим, сейчас сядет, спасибо, дедуля, — совсем уже не по уставу смеется Искра.

Сгибается, небось, от смеха прямо у передатчика. Теперь до конца войны зубоскалить будет.