Жизнь продленная

— Правда, строите, — подтвердил Данилушкин, чувствуя, что где-то промахнулся и попался. И поэтому с еще большей настойчивостью продолжал: — И вы строите. Но только с моей профессией не равняйтесь — вот так! Если хотите знать, каменщики раньше царей и государей родились. Без каменщиков и каменотесов на земле никакой истории не осталось бы — ни крепостей, ни церквей, ни дворцов, ни пирамид египетских — ничего!.. Вот вы все больше тряпками интересуетесь, а в музеях бываете?

— Ну как же, дядя Сережа, всей школой ходили!

— Школа теперь позади осталась, а ты теперь одна сходи как-нибудь в воскресенье и на все посмотри. Выбери, что тебе по душе, и постой, пока не наглядишься. Потом дальше иди. Вот я, к примеру, перед разными каменными изделиями люблю постоять. Для меня это не просто камень — я вижу, как из него живой мастер проглядывает. Через тысячу лет вижу мастера! И могу сказать тебе, какой это был человек, какие имел руки, сколько было у него терпения и совести… Стоишь и думаешь: вот как надо работать, чтобы тебя не забыли!.. Верно я говорю, Андрей Всеволодович? — не оборачиваясь, но уже почувствовав присутствие прораба, спросил Данилушкин.

— Верно и хорошо, Сергей Леонтьевич, — отозвался Горынин.

12

Он пошел дальше по этажу, поеживаясь от холода и согреваясь внезапно нахлынувшими мыслями. Их вызвал, пожалуй, Данилушкин, погордившись своей профессией, а дальше они пошли гулять сами по себе. И вот уже повеяло молодостью, напряженной романтикой Днепрогэса, где Горынин проходил свою первую студенческую практику и с восхищением наблюдал деяния легендарных «железных» прорабов. Они тогда напоминали командующих крупными соединениями — по большей части соединениями пехоты и обозов — и прекрасно умели заражать людей своей деятельной энергией. Рядом с ними, глядя на них, Горынину хотелось одного: поскорее получить свой объект и тоже командовать громовым голосом.

За одно только лето на Днепрогэсе Горынин вырос и возмужал удивительно. Вернувшись в институт, он сознавал себя уже вполне сложившимся строителем и настоящим мужчиной. В первый же вечер встретился со своей сокурсницей Аней — будущей Анной Дмитриевной — и понял, что скучал по ней. Зашумела, закрутилась любовь. К следующей весне стало ясно, что они женятся. На очередную практику поехали вместе. Вернулись с нее мужем и женой… Отец Анны, бригадный комиссар из штаба округа, человек, рожденный убеждать, поздравил молодоженов и уже за свадебным столом начал «сватать» своего зятя в кадры армии. Толковал, что современной армии позарез нужны крепкие инженеры, получившие широкое образование. Внушал, что нужны именно такие, как Андрей Горынин. Завлекал какими-то перспективами, хотя больше говорил о трудностях и меньше о прелестях службы; собственно, никаких прелестей он не обещал, а только убеждал, что знания и мужество военных инженеров очень скоро понадобятся Родине и народу. И очень многое будут решать, ибо войну придется вести с технически сильным противником, скорее всего — с тем самым, который черта выдумал. Словом, он повел дело так, как если бы от согласия Горынина зависела боеспособность инженерных войск по крайней мере в масштабе Ленинградского военного округа. И Горынин согласился. Стал военным. О прорабстве, о каких-то полуфантастических крупных новостройках пришлось забыть.

Все дальнейшие события его жизни уводили его от строек еще дальше.

Казалось, уже никогда он не вернется к прежним, дотлевающим в тишине мечтам.

Ему уже и не хотелось ни к чему прожитому возвращаться, — прошлое лучше всего выглядит в воспоминаниях.

И вот вдруг что-то вернулось, встрепенулось давнишнее, молодое — с того дня, как он начал ходить по утрам на этот свой объект. Или даже несколько раньше: когда пришел на объект Людмилы Федоровны и начал свою необычную стажировку. К нему словно бы вернулась профессиональная молодость или наступила вторая. Хотя он наблюдал работу прораба отнюдь не «железного», а самого обыкновенного, даже и не прораба, а прорабши, но это было, может быть, и не хуже.

Людмила Федоровна встретила его вполне деликатно. «Я не думаю, что вы у меня чему-нибудь научитесь, но сама у вас наверняка подучусь», — сказала она при первой же встрече. И это было лучшее из всего, что она могла бы сказать.

У нее были карие, «с веснушками» глаза и забавный пушок на верхней губе. Она ходила по стройке в брюках и аккуратных резиновых сапожках. Вид несколько дачный, прогулочный — как если бы шла женщина в Удельный парк по грибы и попутно заглянула на стройку, чтобы узнать, скоро ли будет готова для нее новая квартира.