Жизнь продленная

Но нет. На терраску поспешно выступил лейтенант, впрочем, уже старший лейтенант, Бубна и приветственно поднял над головой свою неизменную палку с латунными бляшками.

— Черт подери, кого я вижу! — закричал он. — Предводитель кротов со своим Дон-Кихотом! Каким это ветром вас занесло, ребята?.. Прошу, прошу до нашей хауз-хаты!

Он был рад гостям. Подождал, пока они поднимутся по ступенькам, и крепко, старательно, как будто сжимал силомер, подавил каждому руку. Затем повел через служебную, с телефонами, комнату во внутренние, так сказать, покои. И привел туда, где были оставлены в прошлый раз наедине Густов и Зоя. Для Густова эта комната и теперь была Зоиной, и он ждал, что Зоя вот-вот появится. Сам того не замечая, он уже улыбался, уже радовался ей…

— Садитесь, братцы, к столу, а я сейчас пивка свеженького организую. Надо же иметь хоть какую-то пользу с этой Германии!

Комендант прошел в служебную комнату, громко распорядился там насчет пива, и Густов совсем уже приготовился к тому, что сейчас увидит Зою с тем огромным графином.

Но вошел солдат. С графином, а лучше сказать — с хрустальным кувшином в серебре. Прихромал к столу и хозяин. Всем было налито пиво в небольшие, тоже небось хрустальные кружки.

— Живу богатым бобылем, так-то вот, — начал комендант рассказывать. — Зубрю немецкий, потому что Зойку отпустил на родину и все разговоры с немцами приходится вести самому. На кой хрен мне все это нужно — сам не пойму, но вот выполняю свой почетный долг. Тут у меня уже и помощники появились. Немец, если он с тобой заодно, — это такой работник, что дай боже! Сказано — сделано! И сделано не на шармачка, а крепенько, по-настоящему. Они и работать умеют, как воевать, — аккуратненько!.. А ты что, капитан, нос повесил? Или в вашем лагере тоже скучно?

— Скучать-то не дают, — ответил и впрямь погрустневший и потускневший Густов. — Завтра на разминирование выходим.

— Куда?

— Под Штеттин.

Комендант привычно ругнулся.

— Надо немцев самих заставить снимать свои мины, — сказал он. — Пленных-то до беса! Сами ставили — пусть бы сами и снимали, мать иху так!

— Согласен с тобой. Но приказали пока что нам…

Густов все еще поглядывал на дверь и прислушивался к тому, что за нею делается. Временами там слышались шаги, неразборчивые слова, смешки. Комендант и Зоя могли договориться и разыграть его… В конце концов он не выдержал и спросил:

— А почему Зоя так быстро…

— Ты, значит, к ней приехал?

Комендант явно ждал этого — и вот дождался!

— Значит — к ней?.. Ну, не хитри, не хитри, меня не проведешь теперь! Я тут таким дипломатом стал, что людей как на рентгене вижу. Даже противно бывает…

Густов молчал. Снисходительно относясь к ухарскому тону коменданта вообще, он совершенно не мог принять его, когда речь шла о Зое.

Комендант вроде бы почувствовал это и заговорил несколько по-иному:

— Насчет Зойки так дело было. Она уже давно просилась домой, даже плакала по вечерам, но я не мог отпустить ее. Сам понимаешь, мне без нее как без рук. И тогда принялась она меня немецкому учить…

В Густове шевельнулась не то что бы ревность, но что-то похожее. Может быть — зависть.

— Но ты все-таки не пиши ей, капитан, — продолжал Бубна.

— Да я и не знаю, куда она поехала…

— Это ты сейчас узнаешь… — Бубна достал из внутреннего кармана кителя бумажник, разыскал в нем между оккупационными марками небольшой, будто детский, конвертик нежно-голубого цвета и протянул его Густову. Тут ее адрес. Просила передать тебе, если приедешь, и разорвать, если не соизволишь… Аллес ферштейн?

Густов протянул руку.

Бубна чуть попридержал конвертик.

— Честно скажу, капитан, не собирался я отдавать тебе это, — нагловато заявил он. — Ты человек женатый, а ей надо хорошего жениха, она достойна того. Вот почему говорю: не пиши! Не морочь ей голову.

Конвертик был не заклеен, и в нем лежала небольшая полоска плотной бумаги, наподобие визитной карточки. И написан на ней был только адрес: г. Иркутск, Советская, 4, Холмичева Зоя Сергеевна… Ни слова больше. Действительно — визитная карточка.

— Да ты пей пиво-то, капитан! Переживать потом будешь.

Густов допил пиво и встал.

— Завтра — на задание, — сказал он.

Он считал, что в какие-то минуты человек способен увидеть свою жизнь далеко вперед. Он может отмахнуться от этих предвидений, может не обратить на них внимания, но они все равно будут поджидать его где-то там, впереди. И вот ему сейчас подумалось, что не будет у него впереди ни Элиды, ни Зои, так неожиданно вспыхнувшей перед ним и неожиданно исчезнувшей…

28

Утро вставало, как большой светлый мир, беспрерывно и бесшумно во все стороны расширяющийся. Оно вставало над землей и над морем, которое тоже словно бы расширялось и удалялось в бесконечность вместе с мягким светом наступающего осеннего дня. Утро, море, тихие сосны на берегу — все сливалось в нечто нерасторжимо единое, гармоничное, — и в таком же добром родстве и единстве со всем окружающим чувствовал себя в такой час человек.