Отчасти сходным образом мемуаристы по-разному поняли цель Мандельштама на этом маскараде (и / или на маскараде в Институте истории искусств): О. пишет в НБН, что поэт хотел предстать немецким романтиком, Н. Чуковский и Д. Слепян – Пушкиным: “Вскоре после его приезда в Доме искусств был маскарад, и он явился на него, загримированный Пушкиным – в сером цилиндре, с наклеенными бачками” (411, с. 149); “Вспоминаю, как среди костюмированных появился Осип Мандельштам, одетый «под Пушкина» в цветном фраке с жабо, в парике с баками и в цилиндре” (137, с. 196–197). А Людмила Миклашевская осторожно предположила, что поэт изображал Евгения Онегина: “Мандельштам спокойно и важно вошел в зал во фраке. Крахмальная манишка подпирала его острый подбородок, черные волосы встрепаны, на щеках бачки. Не знаю, кого он хотел изобразить – Онегина? Но, увы, ничего, кроме слишком широкого для него фрака, он, видимо, раздобыть не мог, на ногах его были защитного цвета обмотки и грубые солдатские башмаки, но гордое и даже надменное выражение лица не покидало его” (237, с. 146).
С. 219
…Ефим, всеми уважаемый местный “товарищ услужающий”… — В кавычки заключена весьма распространенная в советские довоенные годы формула, заменившая “оскорбительную” дефиницию “прислужник”. Сравните, например, в повести Вячеслава Шишкова “Странники” (1930): “Товарищ услужающий, можно ежели ему чайку испить?” (416, с. 34).О стороже ДИСКа Ефиме Егоровиче рассказывают многие мемуаристы, вспоминающие литературную жизнь Петрограда. В частности, Ходасевич в очерке “Дом искусств” пишет о беседах А. Волынского “с Ефимом, бывшим слугой Елисеевых, умным и добрым человеком. Беседы, однако же, прерывались долгими паузами, и тогда в кухне слышалось только глухое, частое топотание копыт: это ходил по кафельному полу поросенок – воспитанник Ефима” (386, 7 апреля, с. 9). В этом же очерке Ходасевич вспоминает и свою встречу с О. в ДИСКе (см. с. 581) во время бритья (там же).
С. 219
…хочет Олечку приворожить. – Подразумевается Ольга Гильдебрандт-Арбенина. См. с. 608–609.
С. 220
Между двумя тустепами… – Подразумевается американский быстрый танец. Сравните, например, в мемуарах о 1921 г. актера Геннадия Мичурина:“Еще при опущенном занавесе со сцены доносились бесшабашные звуки входящего в моду тустепа <…>.
Звуки тустепа победно заполняли погружающуюся в темноту сцену, <…>…толпа персонажей нашего репертуара в своих пышных костюмах лихо отплясывала сегодняшний тустеп” (243, с. 124).
С. 220
…никак не могу своего “Дракона” кончить. – Речь идет о длинной “Поэме начала” Гумилева, чья “первая книга” “Дракон” была впервые опубликована в одноименном альманахе Цеха поэтов в 1921 г.
С. 221
– Гарун бежал быстрее лани. – Начальная строка “горской легенды” Лермонтова “Беглец” (204, т. 3, с. 359).
С. 221
– А теперь, – громко и радостно заявляю я, – так весело, так весело, как еще никогда в жизни не было! – И. Бернштейн так вспоминает о настроении Мандельштама на маскараде 11 января: “Я помню там очень веселого Мандельштама… Он страшно любил сладкое… <…> Блок мне показался в тот день чрезвычайно мрачным, и Мандельштам оказался его полной противоположностью. Надежда Яковлевна очень сердится в своих воспоминаниях, что все вспоминают, как он любил печенье, а вот я тоже помню, как Мандельштам на этом маскараде ужасно наслаждался тем, что была такая редкость, как пирожные. Он брал и очень весело эти пирожные ел” (290, с. 131).
С. 222
И снова я влюблен впервые, / Навеки снова я влюблен… – С небольшой ошибкой цитируются финальные строки стихотворения Кузмина 1907 г.:“Люблю”, сказал я, не любя, —Вдруг прилетел Амур крылатыйИ, руку взявши, как вожатый,Меня повлек вослед тебя.Я вижу чуть открытый рот,Я вижу краску щек стыдливых,И взгляд очей еще сонливых,И шеи тонкой поворот.С nрозревших глаз сметая сонЛюбви минувшей и забытой,На светлый луг, росой омытый,Меня нежданно вывел он.Ручей журчит мне новый сон,Я жадно пью струи живые —И снова я люблю впервые,Навеки снова я влюблен!Чудесен утренний обман:Я вижу странно, прозревая,Как алость нежно-зареваяРумянит смутно зыбкий стан;(178, с. 54–55)