Жизнь проста. Как бритва Оккама освободила науку и стала ключом к познанию тайн Вселенной

Американский историк искусства и специалист по культуре Возрождения Чарльз Тринкаус (1911–1999) усматривает влияние Оккама в поэзии Петрарки[180]. Он полагает, что Петрарка смог открыть абсолютно новый мир свободной поэтической метафоры, воспользовавшись тем, что номинализм освободил слова от пут реализма Платона. Американский литературный критик Холли Уоллес Бушер[181], продолжая эту тему, утверждает, что если у поэтов Средневековья, в частности у Данте, существует «прямое и понятное соответствие слова образу, установленному божественным порядком», то номинализм Оккама пошатнул эту крепкую связь. Отныне поэты вольны вкладывать в слова любой смысл, а в постмодернизме это право принадлежит читателю[182]. Так, в «Декамероне» Джованни Боккаччо, написанном спустя всего лишь тридцать лет после смерти Данте, автор, пользуясь простыми словами, не обремененными символическим или божественным смыслом, создает живой и натуралистичный язык, который больше подходит для описания обычных людей, занятых повседневными делами: его персонажи готовят пищу, едят, пьют, болтают, предаются любовным утехам и строят друг другу козни. Образность, без которой современный человек не представляет себе поэзию, появилась только тогда, когда слова освободились от символических смыслов, навязанных им философией реализма:

Смотри, любовь моя, —
Завистливым лучом уж на востоке
Заря завесу облак прорезает.
Ночь тушит свечи: радостное утро
На цыпочки встает на горных кручах[183].

Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт 3. Сцена 5

Номинализм Уильяма Оккама оказал влияние не только на творчество Франческо Ландини. Австрийский историк искусства Макс Дворжак (1874–1921) в книге «История искусства как история духа»[184] пишет, что благодаря номинализму Оккама произошел переход от традиций, сложившихся в искусстве Византии, средневековой Европы и исламского мира[185] под влиянием философского реализма, который предписывал искусству божественный взгляд на мир, к натурализму, характерному для современности. На смену архетипическим образам в искусстве пришли живые люди, а кролик на картине наконец перестал быть символом, а стал просто кроликом.

Безусловно, перемены в искусстве произошли не сразу. Символизм, аллегория и архетипы продолжали существовать в европейском искусстве на протяжении нескольких веков наряду с натуралистическими тенденциями. Однако поздний символизм представляет собой скорее тайный код, понятный художнику и искушенному зрителю, нежели попытку художника передать божественное послание. Немецкий и венгерский историк искусства Арнольд Хаузер (1892–1978)[186] в книге «Социальная история искусства» (Sozialgeschichte der Kunst), вышедшей в 1951 году, пишет: «Философский реализм воплощает статичную и консервативную модель отношений… [в то время как] номинализм, утверждающий право на существование для каждого, соответствует такому укладу жизни, в котором даже те, кто стоит на низшей социальной ступени, имеют возможность подняться наверх». По мнению Хаузера, номинализм способствовал появлению в искусстве более демократичного и натуралистичного направления, в котором простые смертные были удостоены не меньшего внимания, чем венценосные особы и святые. Такой перенос внимания мы наблюдаем в знаменитом произведении Леонардо да Винчи «Тайная вечеря» (ок. 1495–1497), в котором фигуры каждого из учеников занимают такое же пространство, что и фигура Христа, что было большой редкостью для более ранних традиций в живописи. Еще более ярким примером демократичного подхода в искусстве служит полотно Караваджо «Ужин в Эммаусе», созданное столетие спустя (ок. 1600): здесь самой колоритной фигурой является безвестный хозяин трактира.

ГУМАНИЗМ И ГЕРМЕС

Номинализм Оккама воодушевил первых гуманистов, которые в эпоху Возрождения начали отворачиваться от философов-схоластов и Аристотеля. Катализатором растущего недоверия стал Марсилио Фичино (1433–1499), ученый и католический священник, который был советником Козимо I Медичи, великого герцога Тосканского. К этому времени благодаря установившимся контактам с Византией греческий язык снова вернулся в Западную Европу, и Фичино перевел несколько трудов Платона с греческого на латынь. Его увлекала философия Платона, в частности пространные рассуждения афинского философа о природе души, в которой он видел инструмент борьбы против казавшегося ему опасным стремления номиналистов отделить философию от религии. С 1469 по 1474 год он работает над книгой «Платоновская теология о бессмертии души», в которой объединил свои комментарии с кратким изложением идей Платона, снабдив книгу провокационным подзаголовком «О бессмертии души». Фичино отводит роль философа – покровителя христианства не Аристотелю, а Платону.