Днем гадливость, которую она испытывала к своей компаньонке, а также легкое брожение лихорадки гнали ее на улицу, и она пыталась изнурить себя ходьбой настолько, чтобы заставить себя заснуть. Итак, она выходила из дома и устало шагала по бульварам и улицам, иногда часами напролет, пошатываясь и отдыхая время от времени на одной из скамеек, установленных для отдыха веселых компаний или одиноких прохожих, вроде нее. Затем она вновь поднималась и шла куда угодно, кроме пансиона, – к кладбищу, где покоилась Марта, и далее за его пределы, к холмам, за которыми до самого горизонта ничего не было видно, кроме полей. Длинные вечерние тени заставляли ее повернуть вспять; ее мутило от голода, но она не испытывала потребности в пище; она была измотана долгим беспрерывным движением, но не находила покоя и была обречена на еще одну изнурительную, бессонную, населенную призраками ночь. Она пробиралась вдоль улочек, прилегающих к улице Изабеллы, избегая ее и находящейся там особы до самого позднего часа, когда она еще осмеливалась оставаться на улице. В конце концов, ей пришлось слечь в постель на несколько дней, и этот вынужденный отдых пошел ей на пользу. Когда школа вновь открылась и возобновились ее созидательные, практические обязанности, она была слаба, но не в столь отчаянном состоянии, как прежде.
Вот что она пишет:
«13 октября 1843.
У Мери все налаживается, чего она и заслуживает. Я часто получаю от нее весточки. Ваши с ней письма – одно из моих немногих удовольствий. Она меня упрашивает оставить Брюссель и присоединиться к ней, но в настоящий момент, как бы мне этого ни хотелось, я не могла бы оправдать такой поступок. Оставить стабильное положение ради совершенной неопределенности было бы в высшей степени неблагоразумно. Тем не менее Брюссель для меня сейчас подобен пустыне. С момента отъезда Д. у меня нет ни одного друга. Правда, я поддерживала очень приятное знакомство с семьей д-ра Х., но и они уехали. Это произошло во второй половине августа, и с тех пор я совершенно одна. Бельгийцы не в счет. Очень странное положение – быть одиноким посреди многолюдной толпы. Временами одиночество для меня слишком обременительно. Совсем недавно я почувствовала, что не могу больше этого выносить, и пошла к мадам Эже подать просьбу об увольнении. Если бы это зависело только от нее, я бы быстро оказалась на свободе, но господин Эже, прослышав о том, что случилось, на следующий день послал за мной и со всей горячностью объявил о своем решении не отпускать меня. В тот момент я не могла настаивать на своем без того, чтобы пробудить в нем гнев, и я пообещала остаться еще на какое-то время. На сколько именно, не знаю. Мне бы не хотелось вернуться в Англию и предаваться праздности. Я слишком стара для этого, но если бы я узнала о какой-нибудь благоприятной возможности открыть школу, я бы это приветствовала. У нас пока еще не начали зажигать камин, и я весьма страдаю от холода, в остальном я чувствую себя хорошо. Мистер Х. повезет это письмо в Англию. Это симпатичный молодой человек с хорошими манерами, очевидно, он был рожден без позвоночника, я имею в виду не его телесный позвоночник, с которым все в порядке, а его характер.