Читаем Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной» полностью

Тема трех братьев в толстовском романе еще, думается, ожидает развернутых интертекстуальных штудий. По недавнему остроумному наблюдению К. Китцинджер, в «Братьях Карамазовых» Достоевский продолжил свою начатую в «Дневнике писателя» полемику с АК посредством помещения похожей персонажной комбинации — трех и различных, и схожих между собою братьев, буяна, умника и чудака (у Толстого это Николай, Сергей и Константин, соответственно), — в центр произведения и наполнения ее особым, «русским», идейным смыслом[511]. Композиционным отличием, однако, является отсутствие в АК родительской фигуры, аналогичной отцу Дмитрия, Ивана и Алексея Карамазовых. Тем интереснее отметить, что фактором в развитии этой темы у Толстого стало пробное введение в роман на той же, что и для Николая, стадии генезиса, в тех же и следующих за ними главах Части 1, еще одного лица — вдовой мачехи братьев, живущей вместе с Константином в деревне[512]. В характерологической функции старой родственницы, чья благообразная семейственность только подчеркивает отсутствие у Левина настоящей семьи, эта героиня авантекста альтернативна в состязании кандидатов в персонажи другой старушке — уже встреченной нами тетке Левина, которая в разбираемой редакции, Дожурнальной цельной, возникает в дальнейших, но написанных несколько раньше частях романа. (И обе они уступают место в ОТ старой экономке Агафье Михайловне.) Хотя текст черновиков не намекает, что мачеха Константина является родной матерью Сергея, старшего, эпизод с ее участием вновь напоминает об обособлении Сергея от двух других братьев. Вернувшись после отказа Кити и встречи с Николаем домой, Левин не посвящает мачеху в свою печаль — как не сообщал он ей и прежде о своем намерении жениться, — а, напротив, старается, пусть и несколько принужденно, ее развлечь: «Он подсел к мачихе [sic!], рассказал ей про брата Сергея, про Николая не говорил, зная, что она не любит его; потом посмешил ее, зная, что она это любила <…>»[513].

Обнаруживающаяся в сцене разговора Константина с Николаем духовная близость между этими внешне совсем несходными братьями (в ОТ — [1:24–25]), подтверждаемая затем его умолчанием о Николае в поверхностно-радушной болтовне, предзнаменовывает в генезисе текста грядущее «понижение» Сергея в степени родства с ними обоими: его рассудочная сдержанность, отстраненность находят коррелят в статусе брата с иными отчеством и фамилией. Вариант родства двух братьев с третьим не по обоим родителям, а только по матери, давно покойной, должен был, помимо прочего, вытеснить из сюжета введенную было «старую мачеху» — фигуру, которая требовала в генеалогии братьев кровного или хотя бы сводного родства по отцу. Однако на этапе ДЖЦР, то есть покуда Толстой почти одновременно работал над несколькими разными блоками романа, еще не сконцентрировавшись — как он сделал это позднее в 1874 году — на корректурах Части 1, герой не успел превратиться из Сергея Дмитриевича Левина в Сергея Ивановича Кознышева[514].

3. Сюжетные альтернативы

ДЖЦР представляет собой примечательный именно своею срединностью, промежуточностью этап создания романа, важный для понимания природы и динамики толстовского творчества. Настойчивое уже тогда желание Толстого поскорее завершить книгу (и ретроспективно кажущаяся забавной уверенность, что конец трудов близок) сталкивалось с внутренней логикой вымысла, обретшей собственную жизнь и диктующей продолжение времяемкой работы, и с властными требованиями мимесиса, культивируемыми самим же автором. Отсюда — любопытные эффекты недосказанности и амбивалентности. На предыдущей стадии генезиса творимый роман напоминал ландшафт, где отчетливо видны главные особенности местности и конечная цель движения, но где еще предстоит найти многие отрезки и изгибы дороги, ведущей к той отдаленной точке. Подобным образом к началу 1874 года были налицо сюжетная структура, основная характерология, моторика действия, контуры и многие детали мотивного поля, телеология самоубийства героини — но еще предстояло добиться единства и взаимосвязанности всего этого. Соответствующие операции оставили в ДЖЦР такие следы, как сохранение, применительно к разным местам повествования, взаимоисключающих версий фабулы, совмещение альтернативных вариантов сюжетных ходов, отсрочивание некоторых развязок.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах
На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах

Внешняя политика СССР во второй половине XX века всегда являлась предметом множества дискуссий и ожесточенных споров. Обилие противоречивых мнений по этой теме породило целый ряд ходячих баек, связанных как с фигурами главных игроков «холодной войны», так и со многими ключевыми событиями того времени. В своей новой книге известный советский историк Е. Ю. Спицын аргументированно приводит строго научный взгляд на эти важнейшие страницы советской и мировой истории, которые у многих соотечественников до сих пор ассоциируются с лучшими годами их жизни. Автору удалось не только найти немало любопытных фактов и осветить малоизвестные события той эпохи, но и опровергнуть массу фальшивок, связанных с Берлинскими и Ближневосточными кризисами, историей создания НАТО и ОВД, событиями Венгерского мятежа и «Пражской весны», Вьетнамской и Афганской войнами, а также историей очень непростых отношений между СССР, США и Китаем. Издание будет интересно всем любителям истории, студентам и преподавателям ВУЗов, особенно будущим дипломатам и их наставникам.

Евгений Юрьевич Спицын

История