Читаем Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной» полностью

Правка в этой верстке возвращает в текст более речистого Левина из редакции наборной рукописи (таким он перейдет и в ОТ), восстанавливая сакраментальное «быть моей женой!» и добавляя эмоциональности в описание реакции Кити («Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Но это продолжалось только одно мгновение»)[520].

Того же рода интригующая двоякость обнаруживается на первой странице сегмента рукописи 27, помеченного важной для моей реконструкции карандашной пагинацией[521]. Как уже говорилось, на этом листе, скопированные С. А. Толстой, начинаются главы Части 2 о Левине весной в деревне. Предшествует же им, оканчиваясь в верхней трети страницы, глава — в ОТ разрастающаяся в три (2:1–3) — о Кити, переживающей свое несчастье, и тревожащихся за нее родителях и старшей сестре Долли. Эта редакция, сохранившаяся полностью в автографе, содержит, как и ОТ, сцену обследования Кити терапевтическим светилом[522] (опубликованная в близкой к черновику версии, сцена шокировала натурализмом некоторых тогдашних критиков[523]), но при этом наделяет старого князя Щербацкого большей предприимчивостью в противодействии тому, чтобы понятное ему душевное горе дочери врачевалось медициной. Узнав, что Стива Облонский едет в имение продавать лес и может заехать оттуда к Левину, князь в тайне ото всех возлагает на зятя деликатное поручение:

— Так, пожалуйста, Стива, поезжай к нему, и вы приятели. И ты знаешь, между разговором сондируй его о Кити. Я того мнения, что он робеет сделать предложение, а она любит его[524].

Отделенный от процитированных строк лишь абзацем, зачин глав о Левине в рукописи 27 словно нарочно подобран так, чтобы опровергнуть догадку старого князя: «Левин жил в деревне, и стыд отказа, привезенный им из Москвы, все более и более застилался невидными, но значительными для него событиями деревенской жизни»[525]. И в сцене вечернего разговора с Облонским, стараясь узнать об обстоятельствах Кити больше, чем он уже услышал на охоте, Левин раздумывает: «Знает он или не знает, что я делал предложение?»[526] В главах ДЖЦР о Левине летом, заключенных уже в рукописи 38, герой в беседе с Долли Облонской, взволнованный ее расспросами, не может (как и в ОТ) скрыть боли, которую ему причинила неудача нелепого сватовства к Кити[527]. Итак, читатель вроде бы убеждается в том, что предложение было сделано — и отвергнуто. Однако тот читатель, который верит в отцовскую проницательность столь симпатичного героя, как старый князь, обрадуется, достигнув дальнейших глав той же редакции из рукописи 38, а именно глав о встрече Левина и Кити в начале второй зимы у Облонских. Здесь, в противоположность ОТ, не Левин, а Кити инициирует объяснение, задавая смелый вопрос начальными буквами слов: «Когда вы последний раз были у нас, отчего вы не сказали, что хотели?». Он подхватывает: «Хорошо ли я сделал, что тогда не сказал то, что хотел?»[528] Выходит, один из двух Левиных начала романа, приехав в Москву специально для решения своей судьбы, в самом деле заробел сделать предложение?

Для ответа на этот вопрос надо взглянуть на более протяженный отрезок генезиса текста. Сосуществование в ДЖЦР двух модальностей сюжета и фабулы применительно к этой теме восходит к самой ранней инкарнации персонажа. Речь идет о сцене, набросанной в первые же недели работы над романом и представляющей будущего протагониста под варьирующимся именем — Равинов, Равский, Ровский. То был один из созданных «впрок» эскизов ключевых картин повествования, которые, даже относясь к месту романа, далекому от начала, оказывали по ходу дальнейшей работы влияние на предшествующий во времени действия материал. Горячий, порывистый, не боящийся резких суждений Ровский, брюнет с «агатово-черными глазами и белыми зубами», появляется на том перевале романа (пока лишь только обдумываемого и набрасываемого), когда Каренин уже узнал об измене жены и думает о разводе, то есть примерно через год после начала действия. На вечере у Алабиных (Облонских в ОТ) брызжущий витальной энергией Ровский — по контрасту с Карениным, уныло размышляющим о превратностях отношений между мужчиной и женщиной, — встречает юную красавицу Кити и пленяется ею (из текста черновика неясно, знал ли он ее раньше)[529]. Это предтеча будущих глав 9–13 Части 4.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах
На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах

Внешняя политика СССР во второй половине XX века всегда являлась предметом множества дискуссий и ожесточенных споров. Обилие противоречивых мнений по этой теме породило целый ряд ходячих баек, связанных как с фигурами главных игроков «холодной войны», так и со многими ключевыми событиями того времени. В своей новой книге известный советский историк Е. Ю. Спицын аргументированно приводит строго научный взгляд на эти важнейшие страницы советской и мировой истории, которые у многих соотечественников до сих пор ассоциируются с лучшими годами их жизни. Автору удалось не только найти немало любопытных фактов и осветить малоизвестные события той эпохи, но и опровергнуть массу фальшивок, связанных с Берлинскими и Ближневосточными кризисами, историей создания НАТО и ОВД, событиями Венгерского мятежа и «Пражской весны», Вьетнамской и Афганской войнами, а также историей очень непростых отношений между СССР, США и Китаем. Издание будет интересно всем любителям истории, студентам и преподавателям ВУЗов, особенно будущим дипломатам и их наставникам.

Евгений Юрьевич Спицын

История