Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной»

По всей видимости, сама идея сцены стихийного сближения двух влюбленных на вечере, где ведутся оживленные разговоры на разнообразные темы, включая «женский вопрос», и где присутствует униженный изменой жены мужчина, — сама эта идея прочно утвердилась в замысле романа. Вскоре после написания черновика с Ровским она отразилась в наброске сцены из начала романа, где герой, здесь уже зовущийся Ордынцевым и претендующий на статус протагониста, не решается сделать обдуманное им заранее официальное предложение Кити (этот персонаж, восходящий к красавице на вечере у Алабиных, также обретает определенность), угадав ее приязнь к его сопернику: «Ему нужно было только быть тут, где была Кити, но в нем не нуждались, и с чувством боли и стыда, но с сияющим лицом он вышел, сел на извощика и приехал домой, лег и заплакал»[530]. (В рассмотренной выше пробе ревизии сцены объяснения Левина и Кити в наборной рукописи Части 1 — «Не делает предложение <…>» — отзывается именно этот ранний образ персонажа.) Герою предстояло дожидаться подлинной возможности признания в любви. И уже в процессе подготовки ДЖЦР, в конце 1873 или начале 1874 года, на новом витке работы над кульминационным сегментом романа, а именно над сценой судьбоносного для героя (теперь устойчиво именуемого Левиным) вечера у Облонских, Толстой создает новую редакцию счастливого объяснения[531]. Эта редакция — та самая сцена с Кити, храбро начинающей объяснение буквами, — остается ближе к редакции ранней, чем к ОТ, в том, что для героя это первый открытый разговор с героиней о своих чувствах. Кроме того, еще до объяснения Левин «с невольной улыбкой счастья» сообщает Кити, что «три месяца тому назад» «ехал с покосу по большой дороге и встретил ее в карете» на пути в имение Долли[532]. Реплика предвосхитила картину рассветного явления Кити Левину, которая будет включена в само повествование уже позже, накануне публикации соответствующей порции глав в апреле 1875 года (3:12)[533].

Ретроспекции и реминисценции героев в черновиках АК не раз, как кажется, давали автору стимул к тому, чтобы, сместившись назад в сюжетном пространстве, скорректировать или расширить ранее созданную редакцию того или иного места. Образно говоря, фрагменты предшествующего повествования подсказывались персонажами, уже спустившимися ниже по течению реки сочиняемого романа; прошлое время персонажа переводилось в passé simple нарратива, в модус действия. Нечто подобное произошло и тут. Примерно тогда же, в конце 1873 — начале 1874 года, то есть, в сущности, параллельно работе над позднейшим, кульминационным, сегментом романа, Толстой в веренице рукописей вводит новый сюжетный ход в начальных главах. Обнадеженный своим «знаменитым умным братом» (будущим Кознышевым), заверившим его в том, что «Щербацкие отдадут за тебя дочь обеими руками и отслужат молебен, а если она не дура, а она славная девушка, пойдет с радостью», Левин — «как ни противно это было его внутреннему убеждению» — «заставил себя поверить настолько, чтобы поехать в Москву и сделать если не предложение, то попытку возможности предложения»[534]. «Попытка возможности» по крайней мере удается: возможность предоставляется. Колеблющийся, но кое-как преодолевающий свою робость, Левин не дает себе покинуть гостиную, не пройдя всего пути, и получает отказ[535]. Версия с таким развитием действия, как показано выше, вошла в марте 1874 года в текст наборной рукописи Части 1; и именно с таким развитием действия лучше сочеталась помещенная затем в нарратив между точками отказа и согласия сцена случайной мимолетной встречи героя и героини летним утром, когда любовь берет верх в Левине над разочарованием и обидой.

Эта новелла — отвергнутое предложение — эксплицировала в линии Левина и Кити столь важную для автора оппозицию чувства, ищущего, при всей своей искренности, опору в разуме (причастность, по версии раннего черновика, рационально мыслящего брата к дерзанию Левина — черточка выразительная) или в какой-либо социальной конвенции, и чувства «непосредственного» — иными словами, антитезу преднамеренности и наития[536]. Не одно, а два предложения Левина — это история о том, как год спустя после неудачи запланированного сватовства (для которого он облачается в новый фрак от французского портного) исподволь происходит уже не формально-одностороннее, а взаимное признание в любви (внешне — дело случая: Левин в нужный день оказался в Москве, возвращаясь к себе с медвежьей охоты).