Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

Пригласил я других сотрудников станции взглянуть на мои делянки. Все, помню, восхищались: никогда еще такой четкости в посевах проса не видели. Особенно, помню, восхищался новый мой приятель Алексей Кротов — он на этой станции гречихой занимался и вообще в зерновых понимал. Он, помню, все повторял: «Ну ты просто художник! Художник! Настоящую картину на поле нарисовал!».

Очень, помню, восхитило его, что на каждой делянке свой цвет — и при этом — колоссальная разница цвета с соседями. Ну это я специально так подбирал, чтобы заметнее было. Даже Косушкин среагировал: «Какую-то шахматную доску изобразил. Смотри — доиграешься». Но и новые друзья — молодые коллеги — сказали, что из его уст это, считай, комплимент — обычно он более жуткие оценки выдает.

Ну конечно, все эти делянки я пронумеровал, сфотографировал и к осени стал смотреть — у какого цвета метелка тяжелее, побольше зерен и покрупней. Отобрал самые урожайные делянки, обмолотил — и меня уже целые мешки образовались перспективных семян! А в декабре у меня, 1939 год был, — сын родился, Валерий!

К весне много книжек прочел — в том числе тестя моего, академика Мосолова, Алевтининого отца — он как раз специалистом был по подготовке полей к севу. Вспомнил заодно, чему в институте учили, в аспирантуре. И главное понял — что хотя много уже веков просо сеют, никакой глубоко продуманной программы в этом вопросе нет. И — составил свою программу.

Во-первых, установил я, что сеют его слишком рано и восходит оно вместе с огромным количеством сорняков, а они гораздо сильнее культурных растений, жестче, и корни у них крепче и глубже — забивают посевы, а выбирать их и выдирать между слабыми стеблями проса — дело опасное, заодно и просо выдернешь. Целое лето сорняки эти отнимают у проса питательные вещества, а в стебель и колос лишь жалкий остаток идет. Значит, понял я, надо обмануть сорняки, финт сделать (слово это я знал, поскольку в институте в футбол играл, даже за сборную). Сорняки рванутся вперед — а мы малость промедлим, пока просо сеять не будем, а уничтожим сорняки, второй раз они уже так не взойдут — и тут и посеем просо! И как следует удобрим его.

Составил программу действий. Пошел к Косушкину, доложил. Раньше обычно просо сеяли до так называемых скворчиных холодов, которые наступают числа двадцатого мая. А я предложил дать сначала взойти сорнякам, и тут как следует проборонить, сорняки уничтожить — и только после этого заряжать сеялку и сеять.

Косушкин выслушал меня, потом говорит:

— Ты понимаешь, на что ты замахнулся? Ты государственные сроки сева хочешь нарушить, утвержденные министерством.

— Понимаю, — говорю — но уверен, что как раз мои сроки — правильные.

— Жить надоело — давай! — так Косушкин мне «поддержку оказал». — Если не успеет просо вызреть — ответишь, как за вредительство!

— Обещаю рекордный урожай!

Выйдя от него, я километров десять по полям прошагал, чтобы успокоиться. Смотрел вокруг… Ну что, природа? Ты за меня — или против? Надеялся, что солнышко выглянет в знак поддержки, но не дождался.

И вот подошли официальные сроки сева. Техника затарахтела, все поехали сеять. А я, как Кощей, сижу в сарае при своих мешках. «Ты что, Егор, рехнулся? Тебе больше всех надо? „Отец наш родной“ (Сталин то есть), непослушных не любит!» — «Поглядим, — говорю, — кого он любит!»

А у самого поджилки трясутся: может, посеять? Того, чего задумал, не будет — зато все сделал по предписанию, и никакого спроса с меня нет… «Сиди!» — говорю себе.

И вот — все отсеялись уже. И у всех сорняки пышно взошли, вместе с урожаем. И на моем поле тоже взошли, но отдельно. Сейчас я уделаю их! Запряг лошадь в борону — и буквально перемолол. В это лето они уже больше так не взойдут. И — выкатил сеялку. Посеял по делянкам… И по первым же всходам понял: победа! Таких мощных всходов не было раньше никогда!

Теперь надо бы удобрить как следует. Но удобрений у Косушкина мало — «вредителю» точно не даст, — глядишь, и самого посадят!

Но тут помощник мой, лаборант, пожилой татарин по имени Селим, хитрый совет дал.

— Я знаю, где удобрение взять!

— Где?

— В Кремле!

— Ну кто ж нас пустит туда?

— Не, не в Москве. В казанском Кремле.

— Это где правительство ваше сидит? — почему-то я сказал «ваше», хотя сам на тот момент казанцем был.

— Да, да! — радостно закивал.

— Так думаешь — дадут?

— Не, не! — радостно улыбается, — не дадут!

— Не пойму я, что-то, тебя, Селим. Ты, вроде, по-русски говоришь, а понять невозможно. То «взять», то — «не дадут». Объясни!

— Долго объяснять! Лучше — сделать!

— Ну давай!

— И как?

— Все чердаки в Кремле в голубином дерьме! Стаи там!

— Но это ж — в Кремле! Там правительство заседает! Как мы туда попадем?

— Мой младший брат Мурат — старший дворник в Кремле. Мы уже брали там, на огород.

— Но то — на огород. А тут — целое поле!

— У нас младший брат старшему подчиняется!

— Но не в такой же степени!

— В такой, в такой!

Поехали с ним в Казань. В этот раз мне Казань больше понравилась — ближе к Кремлю красивые улицы есть. В Кремль казанский тогда пускали — вошли. Только в здания пропуск нужно показывать.