Жизнь в красном

Но что означала эта «тайная вещь»? Я не осмелилась спросить у нее. Но догадалась.

Она следовала традиционным правилам целомудрия. Те, кто сегодня любит говорить о морали, поддержат ее, потому что они предпочитают, чтобы все, что касается сексуальной жизни, не выходило наружу. Для них все, что связано с сексуальностью, должно оставаться завуалированным, потому что сами они любят только то, что завуалировано.

Мамин урок длился долго, прежде чем мы наконец поняли друг друга.

Мы могли бы сэкономить время, но нужно было соблюдать хорошие манеры.

— Писатель, наш Факир все молчит.

Факир тут же сказал:

— Первый чай готов.

На губах Йели скользнула улыбка. Она поблагодарила его. Он подал нам небольшие стаканы с зеленоватой жидкостью, пахнущей мятой. Мы потягивали ее в тишине, наслаждаясь великолепным вкусом. Факир был счастлив.

Через несколько мгновений Йели продолжила свою историю.

7

Утром в день «Д», писатель, Сами и деревенские старожилы принесли в жертву богам и предкам барана и курицу. Потом после полудня к нам небольшими группками начали приходить люди из соседних домов и деревень, чтобы отпраздновать свадьбу. Они сидели под навесом из соломы и говорили о моей жизни: о моем образцовом поведении, о честности моего отца, о моей матери, о моем происхождении. Помню, как перед тем как отвести меня к Сами, моя мать вывела меня из дома и молча обняла крепко-крепко. Я чувствовала, как по моей шее текли ее слезы. Они были теплыми.

Мама знала, что однажды я покину отцовский дом и буду жить с мужчиной. Это была ее мечта, это мечта большинства матерей. Но все же она плакала. И я тоже плакала. Пришло время оправдать возложенные на меня надежды.

Женщины и девушки пришли со всех концов деревни, у одних волосы были пострижены под расческу, у других — заплетены в косы, у некоторых на головах были платки из шелка или хлопка. Их глаза сияли от радости. Они были красивы, несмотря на работу в поле и все трудности деревенской жизни. Одни из них подавали гостям просяное пиво, другие что-то советовали мне и подбадривали. Некоторые расхваливали меня. Говорили, что я красива, смела, щедра. Желали, чтобы у меня было много детей и чтобы я во всем повиновалась супругу. Они словно бы отдавали меня во власть мужчины с утешительной улыбкой. Впрочем, я была за горой, поэтому я не могла соперничать с мужчинами, говорить с моим супругом как с мужчиной, смотреть ему в глаза. Я была из рода женщин, искалеченных существ, которые должны были жить со своим увечьем и не сопротивляться.

Люди что-то говорили. Слова кружили вокруг меня, а я молчала. Я погрузилась в покорность, в одиночество, во власть моего Духа подчинения. Я жаловалась ему, ведь он говорил мне изнутри, он хотел, чтобы я была похожа на других, чтобы я подчинилась правилам, даже если они заставляли меня страдать.

Он улыбался мне, как будто мое страдание придавало ему новых сил. Я не должна была говорить правду, я не могла ее сказать.

Гостям я казалась идеальной. Я растворилась среди других людей, и мой Дух подчинения меня с этим поздравлял!

Деревня оживилась, как в старые добрые времена, под кроваво-красным солнцем, догорающим на горизонте, перед тем как пойти спать к себе за гору. Все жители деревни были довольны: они пришли на праздник, чтобы выразить свою солидарность, на которой строилась жизнь в нашей деревне. Они были довольны и поэтому иногда выкрикивали что-нибудь радостное.

Потом пришел старейшина — Сампия. На нем был костюм из полосатого хлопка и черные туфли «Бата» — подарок, который сделал на его шестидесятилетие один из его сыновей, работавший в налоговой инспекции. На его лице сияла улыбка, он потребовал тишины и заговорил:

— Желаю, Сами, чтобы твой чердак никогда не был пустым, чтобы твоя молодая жена принесла тебе счастье, чтобы она была счастлива в твоем доме и чтобы предки всегда были с вами.

Я до сих пор слышу голоса моих братьев из Лото, вижу их живые лица, счастливые оттого, что на их глазах происходит то, что завещано нам традицией. Я чувствую их радость, их желание видеть меня счастливой и непонимание того, что они причиняют мне боль.

Праздник был в самом разгаре. Сами оделся нарядно: брюки в клеточку, розовая рубашка и черные ботинки. На голове у него была белая шапочка с золотистой вышивкой, купленная в магазине деревенского торговца Сидики. Он смеялся, предвкушая свое счастье. В его глазах можно было прочитать удовлетворение: «Да, у моей девочки супруг достойный ее происхождения».

Время от времени он шептал что-то старому вояке Будо, тот слушал его и кивал головой, которая казалась голой без его привычной кепки. Его лысина была покрыта потом, который постепенно стекал к носу.

Слова Сампии всех оживили. Пожилой мужчина, сутулый, среднего роста, с худым продолговатым лицом, жевал свою седую бороду. Справа от него сидела женщина лет пятидесяти, она за компанию с ним курила трубку. Время от времени она размахивала коровьим хвостом, который держала в руке, чтобы отгонять приставучих мух: они то и дело садились на ее необычное лицо с веками, намазанными каолином.