Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Сначала я хотѣлъ было открыто встать на защитз^т злосчастнаго парика, но сообразилъ вскорѣ, что никакой цѣной не спасти его отъ безудержнаго натиска насмѣшниковъ, и что я могу лишь погубить и себя вмѣстѣ съ нимъ; тогда я рѣшилъ тотчасъ же перейти во вражескій станъ. Я сорвалъ съ головы ни въ чемъ неповинный парикъ и прежде, чѣмъ дѣло приняло слишкомъ неблагопріятный оборотъ, подбросилъ его вверхъ какъ мячъ, измѣннически предоставивъ его всяческому поношенію. Черезъ нѣсколько дней общее возбужденіе, вызванное парикомъ, настолько

унялось, что я могъ спокойно носить его. И меня даже менѣе преслѣдовали за фальшивые волосы, чѣмъ двухътрехъ сотоварищей по несчастью. Я понялъ съ тѣхъ поръ, что всегда слѣдуетъ притвориться, будто отдаешь добровольно то, что все равно будетъ у тебя отнято.

Въ томъ ж-е году у меня появились новые зрителя,— одинъ по клавесинз', дрзъой по географіи. Я охотно занимался съ глобусомъ и картами, которые развлекали меня, и дѣлалъ недз^грные успѣхи въ географіи, куда присоединялись кое-какія свѣдѣнія по исторіи, въ особенности древней. Учитель географіи, родомъ изъ долины Аоста, преподавалъ по-францз'зски и давалъ мнѣ для чтенія франдз'зскія книги, которыя я понемногз^г сталъ понимать; среди нихъ былъ Оіі Віаз, который привелъ меня въ восхищеніе: это была первая книга послѣ Энеиды въ переводѣ Каро, которую я прочелъ подрядъ и съ начала до конца. Съ той поры я сталъ завлекаться романами и прочелъ большое число ихъ въ родѣ „Кассандры", „Альма-хильды" и т. п. Болѣе всего мнѣ нравились и сильнѣе всего меня трогали самые мрачные или самые чз'встви-тельные. Среди романовъ мнѣ попались „Записки значительнаго человѣка", и я перечелъ ихъ по меньшей мѣрѣ разъ десять. Что же касается клавесина, то, несмотря на мою безмѣрную страсть къ мз^гзыкѣ и довольно большія природныя способности, я, все-таки, не дѣлалъ никакихъ успѣховъ и резз^гльтатомъ моей игры было лишь физическое развитіе пальцевъ. Ноты совершенно не давались мнѣ, у меня былъ слухъ и музыкальная память, вотъ и все. Кромѣ всего прочаго, я приписываю непреодолимыя трз^тдности, которыя я испытывалъ при з^ченіи нотъ, весьма незщачномз' выборз^ времени для зарока: тотчасъ послѣ обѣда. Во всѣ поры жизни я на дѣлѣ убѣждался, что въ послѣобѣденный часъ я бываю совершенно неспособенъ къ какомз' бы то ни было умственному напряженію, не могу даже просто сосредоточить взоръ на бумагѣ или какомъ-либо предметѣ. Нотныя страницы, съ ихъ пятью строго параллельными линейками, плясали у меня въ гла-

захъ, н послѣ часового урока я отходилъ отъ клавесина какъ въ туманѣ и весь остатокъ дня чувствовалъ себя полубольньшъ н отупѣвшимъ.

Уроки танцевъ и фехтованія проходили не съ большимъ успѣхомъ: фехтованіе не давалось мнѣ, такъ какъ я былъ безусловно слабъ, чтобы долго находиться въ позиціи и принимать всѣ необходимыя положенія (къ тому же мнѣ приходилось браться за шпагз' обыкновенно именно послѣ обѣда, часто даже какъ разъ послѣ клавесина); въ танцахъ же я не дѣлалъ успѣховъ потому, что глубоко ненавидѣлъ ихъ; кромѣ того, мой учитель былъ французъ, только что пріѣхавшій изъ Парижа; своимъ нагло-приличнымъ видомъ, каррикатз^грно вылощенными движеніями и слащавостью рѣчи онъ з^-че-тверялъ мою врожденную непріязнь къ этому кз^гкольномз’ искусству. Моя антипатія зашла такъ далеко, что по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ я совсѣмъ отказался отъ его уроковъ и такъ и не з'мѣлъ всю свою жизнь протанцовать даже половины менуэта. Достаточно одного этого слова, чтобы разсмѣшить меня и вмѣстѣ съ тѣмъ заставить раздражаться. Такъ дѣйствз^гетъ на меня съ того времени всякій французъ и всѣ ихъ постз'пки, представляющіе изъ себя нескончаемый менз^гэтъ, да еще часто плохо вытанцованный. Я отношз' въ значительной степени на счетъ этого учителя танцевъ то неблагопріятное и, можетъ быть, несправедливое чз^гвство, которое навсегда сохранилось у меня въ глз’бинѣ души противъ французской народности. У францз^гзовъ есть также немало милыхъ и цѣнныхъ качествъ, но первыя впечатлѣнія, которыя возникаютъ въ юномъ, столь воспріимчивомъ, возрастѣ, уже не стираются и почти не ослабляются въ поелѣдзчощіе годы. Позже разз’мъ борется съ ними, но это оорьба, которую надо возобновлять каждый день, чтобы добиться побѣды—безпристрастнаго сз^тжденія; да и то оно рѣдко дается.

Отыскивая слѣды моихъ первыхъ размышленій, я на-хожз’ еще двѣ причины, которыя съ дѣтскихъ лѣтъ про-