Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

То было въ первый разъ, что музыка оказала на меня такое дѣйствіе и впечатлѣніе отъ нея оставило долгій слѣдъ въ моей памяти, такъ какъ никогда прежде я не испытывалъ столь сильныхъ ощзчценій. И по мѣрѣ того, какъ я мысленно перебираю свои воспоминанія о карнавалѣ того года и о небольшомъ числѣ серьезныхъ оперъ, которыя мнѣ з'далось услышать, сравнивая также впечатлѣнія, полученныя отъ нихъ съ тѣми, которыя я испытываю нынѣ, когда послѣ долгаго перерыва я вновь попадаю въ театръ, я начинаю сознавать, что

не существуетъ силы, болѣе неотразимо дѣйствующей на мою душу, сердце и разумъ, чѣмъ музыка вообще, а женскій голосъ и контральто—въ особенности. Ничто дрз^г-гое неспособно вызывать во мнѣ болѣе сильныхъ, болѣе потрясающихъ и разнообразныхъ чувствъ. Почти всѣ мои трагедіи задуманы подъ непосредственнымъ впечатлѣніемъ прослушанной мз'зыки или немного спустя.

Такъ прошелъ первый годъ моего пребыванія въ университетѣ и такъ какъ мои наставники сказали (я самъ не знаю, почемз^т и какъ), что я отлично использовалъ этотъ годъ, я полз^тчилъ отъ дяди изъ Кунео разрѣшеніе пріѣхать къ нему въ этотъ городъ и провести тамъ двѣ недѣли въ августѣ. Это было вторымъ пз’тешествіемъ за мою жизнь; и маленькій переѣздъ изъ Турина въ Кунео черезъ плодородную, веселз’Ю равнину нашего прекраснаго Пьемонта доставилъ мнѣ много радости и задался на славз^г, такъ какъ просторъ и движеніе всегда были для меня главнѣйшими элементами жизни. Однако, удовольствіе отъ путешествія было въ большой мѣрѣ ослаблено необходимостью совершить его въ наемномъ экипажѣ и ѣхать очень тихо, тогда какъ пять или шесть лѣтъ передъ тѣмъ, выѣхавъ впервые изъ дому, я съ такой быстротой прокатилъ пять станцій, отдѣляющихъ Асти отъ Тзфина. Мнѣ казалось, что съ годами мое положеніе З^тхзщшилось и я былъ подавленъ этой позорной, ослиной медлительностью нашего пути. Поэтому, въѣзжая въ Ка-риньяно, въ Ракониджи, въ Савильяно, даже въ самое маленькое мѣстечко, я всякій разъ поглубже прятался въ уголъ своей противной коляски и закрывалъ хмаза, чтобы не видѣть и не быть видимымъ; я боялся, что всякій прохожій непремѣнно узнаетъ во мнѣ того самаго мальчика, который прежде такъ горделиво мчался на почтовыхъ, и посмѣется теперь надо мной за з^тнизительнз^тю медленность. Такія чувства исходятъ изъ дз’ши пылкой и возвышенной или робко тщеславной и пзютой. Не знаю: пзють судятъ объ этомъ на основаніи моей послѣдующей жизни. Но я твердо з’вѣренъ, что если бы вблизи меня въ то время нашелся человѣкъ, свѣдущій въ дѣлахъ человѣческаго сердца, онъ могъ бы съ той самой поры сдѣлать изъ меня нѣчто достойное, опираясь на имѣвшіяся во мнѣ могз’чія побз^гжденія—любовь къ похвалѣ и славѣ.

Во время краткаго пребыванія въ Кунео я сочинилъ первый сонетъ, который затрудняюсь назвать своимъ, такъ какъ то былъ винегретъ изъ чз’жихъ стиховъ, либо списанныхъ цѣликомъ, либо испорченныхъ, неловко пришитыхъ другъ къ дрз’гз^т и заимствованныхъ 3' Метастазіо и Аріосто,—единственныхъ итальянскихъ поэтовъ, которыхъ я немножко читалъ. Насколько помню, въ нихъ не было ни рифмы, ни нужнаго числа стопъ. Ганѣе я недурно сочинялъ латинскіе стихи въ гекзаметрахъ и пентаметрахъ, но никто не научилъ меня ни одному правилз^ итальянскаго стихосложенія. Сколько я ни старался съ тѣхъ поръ припомнить хотя бы одинъ стихъ того сонета, мнѣ это не удавалось. Помню лишь, что этотъ сонетъ былъ написанъ въ честь одной дамы, за которой захаживалъ мой дядя и которая нравилась также и мнѣ. Сонетъ вышелъ, конечно, отвратительный; это не помѣшало емз^ снискать себѣ похвалы, во-первыхъ, воспѣтой дамы, которая ничего ровно не смыслила въ этомъ дѣлѣ, а затѣмъ дрзтихъ сзщей, столь же авторитетныхъ. Благодаря этомз^т я з^же считалъ себя поэтомъ; однако, дядя мой, суровый военный человѣкъ, достаточно освѣдомленный въ политикѣ и исторіи, но совершенно невинный въ области всякой поэзіи и мало этимъ обезпокоенный, не одобрилъ произведенія моей рождавшейся мз'зы. Напротивъ, онъ порицалъ мой сонетъ и его колкія насмѣшки замз'тили въ самомъ источникѣ мелкій потокъ моего вдохновенія; и такъ случилось, что охота къ стихо-творству вернз^тлась ко мнѣ лишь, когда мнѣ минзчю з^тже двадцать пять лѣтъ. Сколько хорошихъ и дзрныхъ стиховъ погублено въ тотъ день рз^гкой моего дяди въ колы--бели моего перворожденнаго сонета!

1763.