Жизнь волшебника

дымкой: ах, Байкал, ах, тайга, ах, хрустальная вода, ах, закаты над озером… Роман невольно

морщится от её восторгов, прося, чтобы серьёзное устройство жизни она не путала с

туристической экскурсией. Однажды, ожидая Романа с работы, Смугляна даже пробует нарисовать

их будущий домик, который сам собой выходит двухэтажным, с мансардой и красивым

балкончиком на втором этаже, с крутыми скатами крыш и с несколькими башенками, как у теремка.

Изображает и какие-то дополнительные пристройки, смысла которых не понимает сама, но

которые просятся для гармонии очертаний. Не забывает и красивую беседку для отдыха и,

главное, всюду цветы, цветы, цветы… В момент этих сладостных фантазий ей так сильно хочется

увидеть мужа, она готовит ему массу ласковых растроганных слов, но, увидев, что усталый Роман

недоволен её рисунками, ничего не понимает, злясь на его серость и приземлённость.

Уже поздней осенью Виктор Кривошеев предлагает Роману шабашку. Он работает личным

водителем директора кирпичного завода. Летом в здании управления завода протекла крыша,

которую требуется отремонтировать. Роман с радостью соглашается. Работать с Виктором одно

удовольствие, потому что, вкалывая, он тоже способен выкладываться по максимуму. Кроме того, у

него, как у всякого простого и компанейского директорского водителя, всюду знакомые, так что

проблем с материалами и оборудованием нет. Это и понятно, потому что по личностному

«спектральному анализу» Виктор – золотистый.

За работу они берутся вдвоём, но для начальства заключают договор на фиктивную бригаду из

пяти человек, в которую по паспортным данным входят Нина, Галя и какой-то брат Гали, которого

Роман никогда не видел.

Дома Роман уже только ночует, потому что на крыше они работают после основной работы и в

выходные дни. Вечерами приходят затемно, усталые до неспособности улыбаться. Оба молодые

мужчины мечтают об одном – заработать на собственный, но почему-то такой трудный угол.

Ужин Нина старается сварить точно к приходу Романа, чтобы выкроить время ещё куда-нибудь

прогуляться, развеяться. Понимая острейшую необходимость денег, Смугляна считает, что эти

деньги потеряют смысл, если, добывая их, Роман превратится в такого вот угрюмого бирюка.

140

Чтобы как-то противостоять влиянию тяжёлого физического труда на её будущего мужа, она

считает себя обязанной обеспечить ему хотя бы минимальную спасительную культурную

программу. Впрочем (что тоже важно), ей и самой не хочется из-за его работы замыкаться в

четырёх стенах. Тем более, при перспективе и вовсе расстаться с городом! Только вот Роман

почему-то всячески отнекивается от её предложений. Чаще всего дело не доходит даже до её

просьб. Намерения Смугляны сами собой испаряются уже оттого, что, вернувшись поздно и не

ценя её верного, терпеливого ожидания, Роман с полным равнодушием хлебает суп, совершенно

не осознавая того замечательного факта, что супов она не варила ни для кого на свете! (Да,

признаться, и варить их не умела.) Так неужели же все эти её старания лишь ради одного

небрежного «спасибо»!?

– Вкусно? – спрашивает она за столом.

– Ничего, есть можно, – отвечает он, сидя едва не с закрытыми глазами, но понимая, что и эти

слова её супе уже похвала.

– Ты меня не любишь, – обречённо заключает Смугляна.

Тут уж Роману приходится выныривать из своей полудрёмы и оправдываться. И всё же,

несмотря на усталость, принимать её пресное варево за какое-то вдохновенное служение ему, как

требует того сценарий, непросто. Помогает установка, что теперь им следует не ссориться, а

создавать дружную, сплочённую семью. Такую, где у Юрки будут братишки и сестрёнки. Вот чего не

надо сейчас забывать. Конечно, их отношения не назовёшь гладкими, только шлифовать их пока

что некогда.

– Давай не будем говорить об отношениях, – обычно предлагает он в такие моменты. – Когда

говорят об отношениях, то их уже не существует. Всё естественное незаметно.

– Даже любовь?

– Она – в первую очередь.

– Неправда, – возражает Смугляна, – если любовь незаметна, значит, её просто нет. Так и

скажи, что ты меня не любишь… Ну и хорошо, ну и ладно. Ну и всё. Всё кончено. Мы друг другу не

нужны…

– Срочно расходимся, разбегаемся, – продолжает Роман логичное продолжение пунктов, –

мучаемся, грустим, страдаем, вянем, сохнем, гроб, венок, кладбище… Но и тут беда – духовой

оркестр позвать забыли…

Подобная сцена происходит раза два в неделю. И всякий раз Нина демонстрирует отчаянную

готовность покончить с отношениями. К разрыву она, кажется, готова из любого положения. Но до

тех пор, пока об этом не заговорит Роман. Нанервничавшись до душевного паралича, они

замолкают потом дня на два. Смугляна с уныло опущенной головой и упавшими руками ходит

учиться, Роман – работать. Прожив всего-то ничего, они возбудили уже столько нервных бурь,

сколько у Романа с Голубикой не случалось за всё время, да, пожалуй, сколько не предполагалось

и на будущее. (Если б, конечно, это будущее было.) Но ведь с Ниной-то всё это из-за чувств,

которые у Голубики отсутствовали полностью. Это-то и заставляет терпеть…