Жизнь волшебника

всегда бывает прямой. Обычно в каком нравственном периоде находится человек, таков он и есть

в данный момент. Да что там говорить о периодах, если даже мужчина, который находится в

состоянии любви и тот же мужчина, находящийся в состоянии не любви – это две разных личности

с совершенно разными суждениями, чувствами, взглядами. Сексуальное возбуждение – это иное

состояние психики. Более того, мужчина, желающий женщину, и уже не желающий – это два

разных мужчины в одном. Сосуществуя, они постоянно вытесняют друг друга. Этот солдат,

например, в состоянии любви сейчас, конечно же, не находится. Зато вожделением буквально

сочиться. Мозги его просто плавятся желанием. Сейчас он способен думать лишь о женщине. Все

его устремления, с этим «Шипром», расчёской, значками, положением головы, когда он лежит на

рундуке, начищенные ботинки и всё прочее направлены лишь на одно. Однако, получи он сейчас

женщину или даже просто закройся в туалете и сбрось груз своего вожделения «вручную», и мы

получим совсем другого человека. Все его значки и расчёски тут же потеряют прежнее значение. И

тогда он, наверняка, вспомнит про дом родной, про маму, про папу и про какую-нибудь берёзку у

крыльца.

Вот почему сколько бы люди не рассуждали о нравственности и моральных принципах, они

никогда не придут к чему-либо одному. Не могут быть одинаковыми люди «на четырёх», «на двух»

и «на трёх». И даже один человек, если бы он вдруг ощутил себя одновременно хотя бы в трёх

своих сознаниях, то и он никогда не договорился бы и сам с собой. А что уж тут ожидать согласия

разных людей? Тем более, что истиной для нас являются лишь те представления, что

продиктованы нашим сиюминутным «нравственным возрастом». Остальное же, пусть всего лишь

вчерашнее – это заблуждения и ложь. Убеждая кого-либо в своих новых истинах, мы даже с

сожалением признаёмся: «Я ведь и сам думал так же», не сильно задумываясь о том, что наши

вчерашние взгляды могут быть реальными, жизненными истинами того, кого мы убеждаем.

И вот ещё один момент. Человек почему-то более всего ценит себя за меньшее количество этих

«нравственных возрастов». Ему хочется всю жизнь оставаться либо верным, либо любящим, либо

нравственным, либо развратным, либо каким-то ещё. И зря. Конечно, не следует ничего менять

специально, но не следует и страдать за переход из одного «нравственного возраста» в другой.

Роман переворачивается на живот и расфокусированым взглядом смотрит на рябь деревьев,

мелькающих за окном. Вот тебе и ответ на многие вопросы. Значит, на самом-то деле, никакой

путаницы в себе нет. Не следует всё собирать в одно. Просто в каждом из периодов своей жизни

он был разным человеком, искренне и с полной отдачей действуя в любом из них. Ехал из армии и

влюбился в Любу – наступило состояние любви и все другие женщины стали не нужны. Иссякло

это состояние – пришло время нелюбви или период Большого Гона – он и там отличился, как смог.

А потом синяя волна Судьбы – Ирэн-Голубика. И снова все женщины отошли в сторону. После

новый период: Нина-Смугляна и Тоня-Кармен. А вместе с ним теория слоёного, пластинчатого

чувства и «Мерцаловская мораль». Да нет же, наверное эти теории не так и плохи, не всё в них

ложь, да только они для человека, находящегося в состоянии нелюбви. А вот сейчас Лиза-

Принцесса. И снова всё понятно, как никогда…

За окном вагона тянется огромная страна. Конечно же, великий Советский Союз лучше всего

мерить не самолетом, а поездом, да ещё желательно самым медленным. А в поезде вместо

путеводителя хорошо бы читать учебник географии. Ведь даже та же история без знания

географии – наука приблизительная.

Впечатление о Москве остаётся рассеянным. Хотя кто из кратких гостей столицы сразу понял

этот сложный иномир? Постоянно улыбаться в Москве не вышло. Лишь недели хватило для

полного распыла улыбками и любопытством. Так что, серые, обыденные лица у москвичей не

просто так, а от разумной экономии. Энергию свою они зря не источают. Она нужна им для

собственной жизни, а не для случайных окружающих. Вероятно, и одиночество многих из них – это

как вариант экономного образа жизни. Не тем ли объясняется и одиночество в толпе, в

муравейнике? В Москве любой человек – неважно, москвич он или нет – всюду в окружении чужих

и, значит, всё равно что приезжий. Стабильно для москвича лишь неживое: дома, мосты, станции

метро, магазины, кинотеатры… В селе же больше привязываешься к людям. Потому-то сельская

жизнь, несмотря на её скудость, душевней. Вот и выходит, что в столице идёт главная

493

государственная официальная жизнь, а главная душевная жизнь идёт только на периферии. Такое

вот распределение сфер.

Столичная жизнь, к тому же, идёт уже будто сама по себе, в ней нужно лишь умение плыть. А на

периферии и движения никакого не возникнет, если ничего не толкать. Вот почему окраинные люди

куда самостоятельней и самобытней жителей больших городов.

Видя широчайшие сибирские пространства, странно вспоминать теперь всяких панков, рокеров

и прочую молодежную пену, плавающую на улицах столицы. Наверное, эта пена тоже от густоты