Жизнь волшебника

жизни. Рассеять бы этих чудиков по просторам страны. Какими клоунами смотрелись бы они здесь

со своими гребнями, накладными плечами и лицами в гриме! Наверное, лишь в крупном городе

возможен такой абсурд, когда в театр превращается сама жизнь. Было ли раньше когда-нибудь

так? Отчего это? О чём это говорит?

Утром, в последние сутки пути, Роман просыпается поздно – длинная дорога учит долго спать.

Будит песня из динамика над ухом: прозрачный итальянский язык, прозрачная мелодия, в которой

есть и чистый морской ветер, и лазурь тёплого моря, виденная лишь в кино. Как всё это воспето,

оромантизировано, прочувствовано. Но разве меньше красоты, только, конечно, иной в

Забайкалье? Нужно только уметь её выразить и показать другим. Многим людям уже

существующая красота открывается лишь тогда, когда она кем-то дополнительно выражена,

подчёркнута. Непосредственно они её не замечают. Вот им-то в первую очередь и нужны в

качестве переводчиков люди искусства.

Наслушавшись лазурной итальянской мелодии, ещё с закрытыми глазами, Роман

поворачивается на бок и открывает их сразу в окно. А там – широкое поле с маленькой блескучей

речушкой и высокое-высокое небо. И просто классические, очень объёмные снежные облака.

Здравствуй, моя Прекрасная Периферия! Кстати, вот чего ещё не хватало в Москве – простора и

высоты неба. Небо все эти дни было там низкое, сумрачное. И вообще, вся погода в Москве, как

музыка на одних низких тонах. А в Забайкалье всё высоко – скрипка! Такого высокого неба нет,

наверное, нигде. Тут и облака похожи на висящие в небе огромные предметы: дома и небоскрёбы…

Кажется, что этим высоким, почти что всегда чистым, безоблачным небом Забайкалье открыто

самому космосу. Поэтому-то днём его открытая земля так хорошо прогревается солнцем, что и на

ночь остаётся теплее парного пенного молока.

О Забайкалье! О страна игривых облаков, показывающих многоярусность неба! О здоровые

мужчины и женщины, загоревшие до бронзового отлива! О молоденькие бурятки, пасущие овец

верхом на лошадях! О степи, сочно зелёные после дождя! Здравствуйте!

Зимой Забайкалье примораживает, летом – то мочит, то жарит. И уж до чего хочется сибиряку

хорошо и полноценно прожить эти летние жаркие денёчки! Уж, бывало, испаорится весь бедный,

сгорит – просто сил нет, а в тень идти не хочет. Ведь пройдут же, промелькнут эти деньки, и снова

на длинные месяцы в шубу влезать.

В «бабье лето», которое как раз сейчас и стоит, край словно брошен на произвол судьбы.

Пожелтевшие березы и тополя как на картинке. Вода прозрачна и спокойна, а небо – прозрачная

бирюза. В такие дни хочется, чтобы время растянулось и всё это великолепие оставалось таким

подольше, чтобы Наблюдатель, взирающий с высоты, был занят какими-то другими делами и не

трогал здесь ничего. Хотя, какой там Наблюдатель? Есть ли он там? В небе, просматриваемом из

Забайкалья до самого дна, не видно ничего.

Отчего теперь всё воспринимается так возвышенно? Что случилось с душой? Да всего лишь то,

что теперь в ней живёт любимая женщина. Эх, Лиза, Лиза, как совместить тебя и семью, где есть

жена и дети? Как совместить тебя с родиной, которую нельзя покинуть? Ты же, бедная моя душа,

не ругай меня за то, что всё это несовместимое я пытаюсь втиснуть в тебя одну.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Варежка с обочины

В Пылёвке по всем огородам мелькают согбённые спины.

Матвеевы ещё с весны обещали подсобить картошкой, сажали которую вместе с Романом.

Чистить и огребать её пришлось Матвею с Катериной, потому что Роман в это время вкалывал на

стрижке. Но теперь, вернувшись из Москвы, он с радостью ныряет в работу на огороде, потому что

это ещё и возможность избежать расспросов жены о деталях поездки. Впрочем, Нина нетерпеливо

ожидала его из столицы вовсе не для расспросов. Ей хочется выйти на работу, а детей оставить не

с кем. Так что уже на второй день после его приезда она бежит в школу. Для неё там держат место,

но ученики по её географии уже отстают от программы. Надо навёрстывать.

Роман с того же второго дня у Матвеевых. Как приятно после суетной Москвы и гремучей дороги

на поезде спокойно копаться в рыхлой, пахучей земле, выковыривая из неё твёрдые, розовые

картошины! И ребятишки с ним в огороде – все лица в земле, как у чертенят. После обеда к работе

494

подключается Матвей и Катерина. Иногда, отведя уроки, помогает и Смугляна. Роман

разрабатывает технологию правильной копки, так же как он шлифовал каждое своё движение на

стрижке. Главное полностью распрямляться после каждого выкопанного гнезда – тогда спина не

устаёт, и работать можно долго. Этому же учит он и Нину. Матвей с Катериной посмеиваются:

придумал тоже – технология. Всю жизнь копали, руководствуясь одной технологией: утром

согнулся – вечером разогнулся. Если у кого получится.

После Москвы в душе Романа, словно выросшей в объёме, туча разноцветных бабочек. Нет –

ничего в своей жизни он менять не станет. Да и как в ней что-то поменяешь? Как перевернёшь

такой пласт? Но, оказывается, когда душу чистым ясным светом подпитывает мощный духовный

заряд, то можно жить и тем, что было.