Читаем Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет полностью

Машина уверенно взяла подъем от железнодорожной станции до шоссе, а уж оттуда начался долгий спуск. Внезапно у них за спиной взревел мотор другой машины. Оказалось, это красный спортивный автомобильчик, который вместе с ними переправлялся по туннелю. Похоже, водитель поджидал их специально, притаившись в засаде за сараями, и теперь ревел своими четырьмя цилиндрами так, будто их все шестнадцать.

– Еще один дурак выискался, – буркнул Клерфэ. – Хочет устроить с нами гонки. Ну что, проучим его? Или не будем лишать его иллюзий, пусть и дальше думает, будто у него самая быстрая машина в мире?

– Давайте сегодня никого иллюзий не лишать.

– Хорошо.

Клерфэ остановил машину. Красный автомобильчик за ними тоже остановился и начал истошно сигналить. Хотя места для объезда было достаточно. Но нет, гонки ему подавай.

– Вечная история, – вздохнул Клерфэ, снова трогаясь. – Он человек, он смерти ищет…

Красный автомобильчик докучал им до самого Файдо. Он снова и снова выходил на обгон, но так и не решился.

– Этак он и вправду угробится, – не выдержал наконец Клерфэ. – Последний раз едва из поворота не вылетел. Лучше дадим дураку дорогу.

Он притормозил, но тут же снова прибавил газу.

– Вот идиот! Он же чуть в зад нам не въехал! Нет, такой что спереди, что сзади одинаково опасен.

Клерфэ стал прижимать машину к обочине. От дощатой будки на краю дороги пахнуло свежей древесиной. Возле будки Клерфэ и притормозил. Красный автомобильчик на сей раз останавливаться не стал. С торжествующим ревом он пронесся мимо. Водитель с презрительным смехом помахал им рукой.

И сразу стало тихо. Слышно было только журчание ручейка и мягкий перестук дождя. «Вон оно, счастье, – подумала Лилиан. – Вот эта минута тишины, исполненная темного, томного, чаемого ожидания». Она никогда этого не забудет – эту ночь, ласковый шелест капель, влажно поблескивающую ленту шоссе.

Четверть часа спустя они въехали в полосу тумана. Клерфэ включил малый свет. Он ехал очень медленно. Немного погодя вновь стала различима обочина. А еще метров через сто туман словно дождем смыло, однако чуть позже они снова угодили в белесое облако, всплывшее откуда-то снизу.

Вдруг Клерфэ резко затормозил. Они как раз только что выехали из тумана. Прямо перед ними, обвившись вокруг километрового столба, одним колесом уже над пропастью висел красный автомобильчик. Рядом, живой и вроде бы даже невредимый, стоял водитель.

– Вот уж повезло так повезло, – сказал Клерфэ.

– Повезло? – взвился пострадавший. – А машина? Вы только посмотрите на это! Да у меня даже каско нет! А моя рука?

– Рука у вас разве что вывихнута. Вон вы же ею двигаете. Радуйтесь, что вообще на ногах стоите.

Клерфэ деловито осматривал останки красной машины.

– Иногда и километровый столб на что-то годится, – заключил он.

– Это все вы, вы виноваты! – заорал вдруг мужчина. – Это вы меня подстрекали так быстро ехать! Я на вас заявлю! Если бы вы меня пропустили, если бы гонки со мной не устраивали…

Лилиан рассмеялась.

– Чему это ваша дама смеется? – опешил крикун.

– Не ваше дело. Но поскольку сегодня среда, я, так и быть, вам растолкую. Эта дама – она с другой планеты, и пока что не очень в курсе наших обычаев и нравов. А смеется потому, что вы оплакиваете свой автомобиль вместо того, чтобы радоваться, что вообще остались живы. Для нее это непостижимо. Со своей стороны я, напротив, вами восхищаюсь. И из ближайшего населенного пункта пришлю вам техпомощь.

– Стойте! Нет уж, так просто вы не отделаетесь! Если бы вы меня не подначивали, если бы пропустили, я бы спокойно ехал своей дорогой и ни за что бы…

– Вы во всех этих «если бы да кабы» вконец запутаетесь, – прервал его Клерфэ. – Мой вам совет: лучше валите все на проигранную войну, война все спишет.

Только тут бедолага догадался взглянуть на номер «Джузеппе».

– Французский! Как же я получу деньги! – Неловко держа карандаш в левой руке, он беспомощно тыкал им в клочок бумаги. – Ваш номер! Номер ваш мне запишите! Вы же видите, я не могу писать!

– Учитесь. Меня жизнь и не такому учила.

Клерфэ уже снова садился за руль. Крикун, однако, не отставал.

– Вы намерены уйти от ответственности, скрыться с места происшествия!

– Именно. Тем не менее машину техпомощи я за вами пришлю.

– Как? Вы бросаете меня здесь, под дождем, одного на дороге?

– Именно. Потому что машина у меня двухместная. Дышите глубже, любуйтесь горами, благодарите Бога, что все еще живы и на досуге поразмышляйте о том, что многим людям гораздо лучше вас суждено было умереть.


В Бьяске они отыскали гараж. Хозяин ужинал. Дожевывая на ходу, он вышел из-за стола, кивнул домочадцам и прихватил с собой бутылку барберы.

– Ему, наверно, не помешает выпить, – буркнул он. – Да и мне тоже.

Машина плавно катила по серпантину вниз, поворот за поворотом, спираль за спиралью.

– Тут дорога скучная, – заметил Клерфэ. – До самого Локарно одно и то же. Там зато сразу озеро. Устали?

Перейти на страницу:

Все книги серии Возвращение с Западного фронта

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века