Жизнь за океаном

При обозрении достопримечательностей Парижа, мне, естественно, хотелось проникнуть и во внутреннюю жизнь его обитателей. Но надо сознаться, что достигнуть этого не было никакой возможности за то короткое время, которое было в моем распоряжении. Жизнь такого многолюдного города слишком сложна, чтобы в два-три дня можно было ориентироваться в ней и произвести более или менее интересные наблюдения. Я видел жизнь парижан только на улице, а не в тех сокровенных тайниках, где она проявляется без всяких прикрас; и надо сказать, что уличная жизнь парижан производит довольно хорошее впечатление и совершенно не оправдывает тех ходячих представлений о ее распущенности, которые существуют в России. Быть может, прежний легконравный Париж, проученный тяжелым испытанием прошлой войны, остепенился и суровым воздержанием хочет загладить свои прежние беззакония, но во всяком случае «выставки порока», которою, по сказаниям, блистала в прежнее время столица французов, теперь совершенно не видно. В будничное время Париж даже несколько скучен и как бы безлюден: в праздник он чрезвычайно многолюден, но опять-таки тих и скромен. В большой для французов праздник «всех святых» Париж представлял даже трогательное зрелище: это праздник поминовения усопших, и надо было видеть то трогательное усердие, с которым все с букетами, цветами, иммортелями устремлялись на кладбища помянуть своих отцов и братий. Тот народ имеет в себе много нравственной силы, который любит почитать своих предков, а такими именно и заявили себя парижане. Вечером того же дня устроены были народные гулянья и, между прочим, в Тюльерийском саду – бросание мяча. Эта любимая, совершенно невинная и, пожалуй, детская игра собрала вокруг себя необозримые массы народа и интересно было смотреть, как пожилые люди соперничали с детьми в силе и ловкости бросания мяча. Игра эта производила впечатление невинности, но тем важнее факт, что эта невинная игра собирала множество зрителей и участников. Нечего и говорить, что в этих необозримых массах не было видно ни одного из тех молодцов, которые как у нас до того празднику рады, что бывают до свету пьяны. Тишина и спокойствие были удивительны и совершенно не было дела «городовым», которые у нас, как известно, по праздникам пропадают от «дел».

Нравственность есть детище религии, и я старался отыскать в Париже эту причинную связь между ними. Но замечательно, этой связи-то здесь и не заметно, если только верно мое наблюдение. Религия со своими проявлениями как бы прячется в Париже в какие-то сокровенные уголки. Я с большим усердием напр. отыскивал церковных журналов и газет – и при всем старании не мог найти. Был в богатых читальнях, где выписывается множество всевозможных газет и журналов, но из церковных – не видел ни одной. Даже клерикальных газет трудно встретить, и я должен был усомниться в силе здешнего клерикализма. Правда, тут часто встречаются патеры и члены различных монашеских орденов, напр. капуцины; но они как тени ходят по улицам, не обращая на себя ничьего внимания, кроме разве шалунов-мальчишек, которые не прочь поглазеть на обнаженные полубритые головы капуцинов в их широких коричневых кафтанах. Тех коленопреклонений и воздеваний рук, которые мне на каждом шагу приводилось видеть в нашей окатоличенной Вильне, здесь нет и следа.