Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Союз русских писателей, куда входили известные литераторы 3. Гиппиус, Е. Замятин, В. Засулич, В. Короленко, Д. Мережковский, А. Потресов, Ф. Сологуб, П. Сорокин и др., не мог пройти мимо очередного проявления большевистского произвола, поэтому выступил категорически против такого радикального решения. В защиту свободы слова и печати возвысил голос в своём сборнике публицистических статей «Несвоевременные мысли» Максим Горький, его поддержал «адвокат нации» и правозащитник В. Г. Короленко, опубликовавший свои «Письмах к Луначарскому[199]».

Либеральная интеллигенция совершила свою очередную ошибку, когда перепутала «кровавый царский режим» и вчерашних боевиков-экспроприаторов, которые пришли к власти в результате вооружённого переворота. По принципиальным вопросам большевики никак не планировали кого-то уговаривать и с кем-то договариваться.

Тем не менее практически сразу же после публикации новых условий сотрудничества появились однодневные «газеты-протесты» — это были такие оригинальные прокламации, написанные известными литераторами или же посвящённые им. Беспощадная к врагам демократии Зинаида Гиппиус в статье «Красная стена», опубликованной в одной из них, заявляла: «Будем трезвы, будем мудры, перестанем обманывать себя: уничтожение, истребление слова есть лишь частность, лишь следствие, одно из множества других, непобедимо вытекающее из первопричины… Да, наши протесты против удушения свободной печати, наши жалобы, наши возмущения, в каких бы горячих и убедительных словах они ни выражались, прямой своей цели не достигнут. В этом смысле они бесполезны. Так что же, молчать? Сидеть под подушками, вернее — под досками лежать, на которых сидят пирующие татары, и ждать? Нет, нет! Уже потому нет, что молчать мы всё равно не сможем. Когда режут — человек кричит, хотя бы это и было бесцельно. Нас режут, и мы кричим, и будем кричать. Вот и всё. А может быть, не дорежут. Может быть, не успеют…»

Несмотря на громкие имена инициаторов протеста, его практически никто не поддержал.

Первоочередной задачей принятых распоряжений был слом ранее существовавшей системы работы частных издательств. Большевикам необходимо было в кратчайшие сроки наладить выпуск дешёвых книг тех писателей, которые, как указывалось, были признаны идеологически верными и полезными для дела пролетарской революции, перевести авторское право на них «из области частной собственности в область общественности», прежде всего в интересах реализации государственной программы ликвидации неграмотности.

Если с произведениями, авторские права на которые, в соответствии с продолжавшими применяться положениями закона 1911 года, прекратились по срокам их давности, было всё более-менее понятно — они переиздавались без каких-либо формальностей, — то в отношении писателей, чьи книги только планировалось издавать, Декрет устанавливал государственную монополию сроком не более 5 лет, при условии, что Госкомиссия по народному просвещению найдёт, что указанное произведение представляет научную и художественную ценность. После истечения указанных сроков, то есть 15 лет для национализированных произведений и 20 лет для ненационализированных, такое произведение могло свободно издаваться, при условии подачи правообладателем соответствующего заявления в госкомиссию.

Для начала наркомат по просвещению использовал свои полномочия в отношении произведений 23 русских писателей, которых на момент принятия декрета уже не было в живых, при этом права ныне живущих литераторов пока не затрагивались.