Жизнь забугорная

Меня раздражали бомжи на вокзале и попрошайки в подземных переходах. Общественные туалеты, куда нельзя войти без противогаза. Вонючие «кошачьи» парадные. Донельзя загрязнённый воздух, от которого с непривычки я стал задыхаться. Знакомые из экологической службы по секрету поведали, что атмосфера города насыщена формальдегидом, бензопиреном, диоксидом азота и фтористым водородом, а по количеству выбросов твёрдых веществ в атмосферу Новокузнецк лидирует среди городов бывшего СССР.

Стало тошно и страшно. Захотелось немедленно оказаться дома, в Германии, подальше от бардака, неразберихи, безалаберности и нездоровья. Вот и пойми после этого загадочную русскую душу. Неужели мне, как тому «Летучему голландцу», всю жизнь суждено призраком носиться из одной страны в другую, нигде не находя покоя?

В любом случае, от ностальгии я излечился по ускоренному курсу. Пора было возвращаться: разводиться с Элкой, искать отдельную квартиру в «немецком» квартале, соглашаться на любую работу, «добивать» язык. В конце концов, для русского человека нет непреодолимых трудностей. Есть трудности, которые ему лень преодолевать.

Поездка моя оказалась очень полезной. Я чётко понял, что за время моего отсутствия на родине многое изменилось. И приезд туда является уже не возвращением домой, а ещё одной иммиграцией. Не слишком ли много для одной жизни?

Как только я пересёк границу Германии, сразу же почувствовал себя комфортно, защищённо, расслабленно. «Gott sei Dank![2] – мысленно произнес я на недавно ещё ненавистном немецком. – Endlich zu Hause[3]!».

Одна коза…

Бальзак утверждал, что женщина начинает стареть в двадцать три года. Ольге было почти тридцать. Для Германии это, конечно, не возраст: здесь и сорокалетние себя молодыми считают и, вместо привычного для российского уха «уже» оптимистично произносят «ещё». Однако крабик паники медленно, но уверенно вползал в душу молодой дамы, царапая её своими колючими клешнями.

Старая дева… Жуткое словосочетание. На родине это клеймо ей припечатали бы ещё лет пять назад. В Германии же народ деликатный, чужой личной жизнью не озабоченный, и Ольгиной в том числе.

Разве только её начальнице, Софии Шварц – тёте Соне – не давало покоя одиночество девушки. Было фрау Шварц слегка за шестьдесят, и она в шутку называла себя дамой непреклонного возраста. Зацепленная своим родственным кустом, женщина попала в Германию с первой переселенческой волной и по-русски уже говорила с лёгким немецким акцентом. Тем не менее, годы, проведённые вдали от «доисторической» родины, не повлияли на её словарный запас, позавидовать которому могли бы даже некоторые члены Российской Думы.

Кадры свои шефиня подбирала по национальному признаку: работали у неё исключительно иммигранты и переселенцы из бывшего СНГ. Коренных жителей страны фрау Шварц на работу не брала. Дискриминацию эту объясняла следующим образом: «Они – ребята дисциплинированные, беспроблемные, но… с другой планеты. Руководить же инопланетянами я просто не умею».

К тёте Соне Ольгу привела регистраторша Марина, партнёрша девушки по вылазкам на «дискач». Именно там и произошёл казус, о котором Маринка, давясь от смеха, рассказала на работе.

Ольга понравилась одному молодому турку. Тот подарил девушке розу, купленную у назойливого цветочника, угостил её шампанским, а под конец прошептал ей на ушко: «Ich habe dich gerne!». Марина заговорщически подмигнула подруге, но та вдруг отвесила турку пощёчину и ринулась к выходу, сбивая с ног посетителей заведения. Маринка бросилась за ней.

Захлёбывалась в рыданиях, девушка причитала:

– Какое право он имеет меня оскорблять? Если я русская, значит, мне можно делать непристойные предложения? Неужели я похожа на проститутку?

Марина сделала квадратные глаза.

– Что ты несёшь?

– Он мне сказал: «Я тебя охотно поимею». Со своими, в платки закутанными, они себе такого не позволяют! – продолжала рыдать Ольга.

– Да, мать, без языка в чужой стране, что без порток на королевском приёме, – расхохоталась Марина. – Парень комплимент тебе сделал. Сказал, что ты ему нравишься. Пора тебе, девка, на языковые курсы. Учиться, учиться и ещё раз учиться, так как классной работы нам, чужакам, здесь всё равно не найти.

Тётя Соня восприняла эту историю на удивление серьёзно и велела Марине привести Ольгу к ней. Так девушка стала сначала уборщицей, затем получила место ученицы и, наконец, стала работать ассистенткой cпециалиста по лечебной гимнастике или «больной гимнасткой», как шутливо перевёл на русский её профессию массажист Петер Бах.

Огромный близорукий сорокалетний холостяк, циник и мачо вышучивал на работе всех и вся. Ежеутренне он препирался с фрау Шварц по самым различным поводам. Без этих словесных разминок не начинался ни один рабочий день.