Е. С. Булгакова рассказывала нам об этом так: «В 1940 году он сделал еще вставки в первую часть – я читала ему. Но когда перешли ко второй и я стала читать про похороны Берлиоза, он начал было править, а потом вдруг сказал: – Ну, ладно, хватит, пожалуй. – И больше уже не просил меня читать». Рукопись романа подтверждает этот рассказ: последняя (карандашная) правка рукою Е. С. Булгаковой оборвана на странице 283 второй части, на разговоре Маргариты с Азазелло (там, где она спрашивает его: «– Так это, стало быть, литераторы за гробом идут?» и т. д.). Обширность вставок и поправок в первой части и в начале второй говорит о том, что не меньшая работа предстояла и дальше, но выполнить ее автор не успел. В первой части романа страница, где описывается газетная кампания вокруг романа Мастера, перечеркнута, а новый ее вариант только намечен, но не написан (что и повлекло впоследствии неясность этого места в печатном тексте романа). Была намечена также, а отчасти и написана история знакомства Мастера с Алоизием Могарычем и странной дружбы с ним, начало болезни Мастера и т. п. Отмечены на полях волнистой чертой многие места, видимо нуждавшиеся, по мнению автора, в переделке.
15 февраля Булгакова навестил Фадеев; говорили «о романе и о поездке Миши на юг Италии для выздоровления», записывала Е. С. Булгакова (28.29). В эти дни были сделаны последние фотографии Булгакова, запечатлевшие резко изменившееся, но спокойное, иногда улыбающееся лицо.
М. Булгаков умер 10 марта 1940 года в 16 часов 39 минут. В архиве его остались восемь редакций романа.
Осведомители в доме Булгакова в середине 1930-х годов
1
Булгаков рано столкнулся с ГПУ и его тайными осведомителями. В мае 1926 года он был подвергнут обыску, у него отобрали дневники и рукопись повести «Собачье сердце»[180]
, не раз публично читанной автором в московских литературных кружках. Эти кружки 1920-х годов были под постоянным наблюдением ГПУ. Оттуда шли беспрерывные доносы; это было известно, служило темой разговоров. Литераторы, однако, все равно собирались, читали вслух новые произведения – продолжая подозревать друг друга. Арест хозяев какого-либо литературного дома (как это случилось в 1927 году с Л. В. Кирьяковой и ее несчастной 18-летней дочерью) или кого-то из участников кружка активизировал обсуждения и догадки. В течение 1926–1929 годов Булгакова не менее трех раз вызывали к следователю ГПУ для дачи показаний. На допросе 22 сентября 1926 года, протокол которого опубликован[181], Булгаков, отвечая, по-видимому, на вопрос следователя (документ, как явствует из публикации, поврежден), перечисляет кружки, в которых он читал повесть «Собачье сердце», и называет количество слушателей: «В Никитинских субботниках было человек сорок[182], в „Зеленой лампе“ человек 15, и в кружке поэтов человек 20». На вопрос: «Укажите фамилии лиц, бывающих в кружке „Зеленая лампа“?» – он ответил: «Отказываюсь по соображениям этического порядка». Вопреки тому, что может казаться современному читателю, такое поведение не было исключительным. Точно так же ответила на допросе 1 июля 1927 года недавно окончившая школу второй ступени Н. М. Кирьякова-Митяшова, мать которой к тому времени уже две недели как находилась в тюрьме: «На заданный мне вопрос о персональном посещении нас в Москве отвечать отказываюсь»[183].Л. В. Кирьякова была арестована через год с лишним после допроса Булгакова: материал по литературным кружкам собирался ГПУ исподволь. Московский лингвист Б. В. Горнунг (имя которого не названо в показаниях Л. В. Кирьяковой об участниках «Зеленой лампы»[184]
) рассказывал нам (в 1975 году), что в 1927 году его