Жизнеописание

И после пошел я во Святую Гору[68] и прожил там шесть месяцев. И пришел оттуда и учил детей книжному учению, и хорошо себе жил. Но дьявол, всегда добру завистливый, подвиг на меня архиерея, и вынудили меня стать эпитропом эконома[69]. И повредил я благоговейное житие свое. Начал ходить в угождение ему — по греческому обычаю взыскивать пеню с людей за брак по родству[70] и ради иных вещей. Стал судьей, но более ради денег, и не для себя, а в угоду архиерею. Но бог святый воздал мне справедливо по делам моим. Но об этом после хочу сказать. Не минуло много времени и случилась свара между агами[71] Осман Пазара[72], кому быть аяном[73]. Султан Вербицы[74] определил одного аяна, а вали[75] его не хочет. И позвали Бекир-пашу из Силистрии[76] рассудить их. И когда пришел он, убил султанского аяна. Пошли и мы десять человек из нашего села. И разверстав, обложили село наше десятью кошелями[77]. И посадил паша под стражу троих, из них одним был и я. А других послал за деньгами в село. И дал им три дня сроку принести деньги. Сидели мы там взаперти, прошло три и четыре дня, — не приходят. Услыхали мы, что пошли они в Вербицу жаловаться на пашу султану. Начали мои сотоварищи в темнице плакать горькими слезами: «Ах, бедные мы, отсечет нам паша головы!». Не прошло и часа, пришел человек и сказал: «Иди, поп, зовет тебя паша!». И с каким сердцем пошел я к паше! Молился втайне богу простить мне согрешения мои, ибо отчаялся я в себе. И когда пришел я к паше, сказал он: «Эй, где же ваши люди, что принесут деньги?». А я ему сказал: «Эфенди! Всего три дня, как пошли они, когда ж им собрать столько денег и принести их!». А он мне ответил: «Гяур![78] Ступай скорей и напиши, чтоб не собирали они сейчас с райи, а взяли бы взаймы у кого-либо из купцов, потому что, если не придут они через три дня, и вам отсеку головы, и денег вдвойне возьму с них!». И я написал это и послал человека. Прошло три дня, а они не приходят. И были мы как овцы, обреченные на заклание. На третий день снова позвал паша меня. И как пошел я. крайне в себе отчаялся. И со страху не мог паше ответить на то, что он мне говорил. И когда подошел я к нему, увидел он, что не могу я отвечать, и кротко сказал мне: «Не пришли ли ваши люди?». И я ответил: «Эфенди, вы милосердно еще малость потерпите — они что бы то ни было сегодня вечером придут!». А он не хотел потерпеть и послал тотчас мубашира[79] и взял еще тысячу грошей. И чего не натерпелся я в темнице: был у меня недуг почечуйный, то есть геморрой. И тогда от неподходящей снеди он меня схватил. Хочу пойти на двор, а они меня не пускают, ругают меня. И от страха и недужного угнетения выпали все волосы на голове моей. И вслед за тем не сидел я спокойно, но купил два ветхих дома[80] близ церкви и перестроил их заново, а что было у меня денег, все растратил. И по малом времени разболелся я, но не болезнью, уложившей меня в постель, а охватило меня стеснение сердечное, и не мог я сидеть на одном месте, не сочтя и до десяти. Но ходил я как умалишенный вдоль берегов водных и плакал. Мнилось мне, что хочет выскочить сердце мое из уст моих, в таком душевном стеснении был я. Послал мне бог наказание за безумство мое, что возгордился я ради того мздоимства и взымания пени с неповинных людей. А там докторов не было, но знахарки баяли мне и врачевали меня[81], но безо всякой пользы. Ходил я искать докторов в Сливен и в Ямбол[82], даже и в Царьград[83]. Сколько денег истратил, задолжал немало.

В то время начал турок военную баталию с московцем и с немцем[84]. И зимовал Юсуф-паша визирь[85] в Рущуке, а сын мой пошел в Волощину и купил свиней, но по некой причине понес убытка 1400 грошей[86]. И видя, что задолжал много, пошел в турецкий стан и стал писцом главного поставщика мяса[87]. Спустя некоторое время разболелась и моя попадья, пролежала больной шесть месяцев и преставилась. Одолели нас и другие издержки. С одной стороны — войско шло, стояло постоем, с другой стороны заимодавцы не оставляли меня, требовали свои деньги, хотели засадить в тюрьму. И как выздоровел я немного, ради того баяния запретил меня духовник в служении литургии на три года[88]. А когда минули три года, дал мне духовник позволение, но владыка мне не давал позволения[89], потому что имел взять с моего сына не только долг, а лишь одной платы с сотни за свои деньги 84 гроша. «Дай мне, — сказал, — эти деньги, чтобы я тебе позволение дал служить литургию!». И продержал меня еще три года без литургии. И чего не перетерпел я от попов, сколько они меня поносили и укоряли меня, и не давали мне должной части. А когда давали, говорили мне: «Вот кормим тебя как некоего слепца!». А были они мои ученики. Такие укоризны и посрамление терпел я шесть лет.