Жизни сестер Б.

Я настаиваю! Она его привлекает! Привлекает такой, какая есть. Потому что отличается от других.

Судя по описанию, ей не под силу привлечь такого замечательного человека…

Да, он замечательный! Поэтому его не привлекают остальные. Они сияют, точно фальшивые бриллианты, а вот она…

Сияет, как настоящий бриллиант?

Она не сияет, говорю. Она из позолоты.

Из позолоты. А его влечет к золоту.

Его влечет к ней, влечет к настоящему. Он влюблен в ее характер.

Первый и единственный. Редкая находка!

И так далее.

Если бы я могла изгнать себя из этой красной комнаты, так бы и поступила.

День 7

Спать трудно из-за ноющего зуба. Сначала я не обращала внимания, но теперь, если забываю о нем, он вновь резко о себе заявляет. Поэтому я не сплю, а к челюсти приложен пакет со льдом.

Сегодня пасмурно, из-за штор совсем не проникает свет. Когда приходит санитарка, я спрашиваю, какой день, и она отвечает, четверг. А я говорю, хорошо, но какой четверг, чтобы она назвала дату, иначе как мне узнать, сколько дней прошло: один или восемь? Вам бы выйти на улицу, предлагает она. И оставить папу? Ни за что! Она пожимает плечами и прикладывает к папиному лицу влажную ткань.

Недавно я споткнулась и закричала. Папа зашевелился: Лотта, пробормотал он, и я обрадовалась: он услышал! он за меня волнуется!

Я хочу кашу, говорит он.

Возможно ли раствориться в темноте? Когда санитарка вернется, обнаружит только мои ботинки и исписанный блокнот. Будь тут зеркало, я бы увидела в нем лишь половину человека: тень, намек.

Я не сплю (как минимум) уже два дня.

Другой день

Еще одна ужасная ночь, боль в зубе обострилась. Я хватаюсь за стул обеими руками, чтобы не закричать. Возможно, я все-таки кричу. Кажется, помню, как стояла над кроватью отца, держась за челюсть и вопя о несправедливости, о его несправедливости, о том, что он никогда меня не учил, как Брена, не обсуждал со мной события, как с Марией, не стрелял, как с Эмили, не уделял время лишь мне одной. Что никогда не хвалил мои рисунки, сочинения, хорошо выраженную мысль, что никогда ничего не видел в своей маленькой Лотте.

Я помню этот крик, но я не могла так кричать, поэтому, наверное, это был сон.

В том сне я ударила по стене рукой. Удар я до сих пор ощущаю, и это подтверждает силу моего воображения.

Следующий день

Я перестала отслеживать дни.

В этом мире, говорю, нет утешения.

Никакого? – спрашивает Мария.

Когда ты молода, утешить тебя может сестра или друг.

Но?

Этого недостаточно. Сестра – не мать, а друг – не отец.

У нас была мать, говорит она, был отец.

Мы всегда оставались сиротами.

Родители нас любили. Все родители любят своих детей.

Это ты так говоришь. Я не помню, чтобы меня любили. Каково это, быть любимой?

Лотта, тебя любят! А когда родителей не станет, нас будут любить мужья.

У нас не будет мужей, говорю я.

Откуда тебе знать?

Я уже не первой свежести. Не знаю, как объяснить, что внутри, да это и не важно, ведь снаружи я не хороша.

А кем бы ты хотела быть любимой?

Я его не знаю.

Но можешь представить.

Представить не могу.

Кто он, Лотта?

Не заставляй меня его представлять.

Он хороший, Лотта? Сильный? Видит то, что у тебя в душе, видит твою сущность и внутреннюю красоту?

Я не стану играть в такую игру, сестра: слишком жестоко.

Скажи только, какой он.

Нет.

Скажи хоть слово, опиши его.

Он хороший.

Еще!

Он сильный.

И еще, прошу!

Не могу больше! Слишком больно воображать то, чего у меня быть не может. Не требуй от меня такого!

Еще одно!

Не могу!

Еще двадцать дней в темноте. Я боюсь за себя, ужасно боюсь.

День после

Меня будит голос. Кажется, санитарки, но это Мария.

Нужно помыться, говорит она. Постирать платье. Приготовить себе еду.

Моргаю.

Ты вроде как знаешь, кто ты такая. Но это не ты.

А кто я? – спрашиваю, приподнявшись на стуле, потому что я действительно не знаю, но она уже исчезла.

Я не знаю, кто я, зато знаю, кем не являюсь: бездельницей.

Я не бездельница.

От волос ужасный запах; я только сейчас поняла, как жарко в этой комнате; платье прилипает к телу! Стаскиваю платье, хотя не уверена, что оно отстирается. Убеждаю себя, что окно можно хотя бы немного приоткрыть.

Привожу в порядок ногти, смываю грязь за ушами. Сижу в чистом белье и жду, когда высохнет платье. Съела четыре кекса и весь санитаркин суп!

Думаю о девочке в красной комнате: вот бедняжка! Бедная голубка, одинокая птичка! Неужто никто о ней не позаботится? (Ударяю в стену и топаю ногой.) Неужто никто не слышит? Как она рыдает в красной комнате! Кто запер ее здесь? Или они слышат ее плач и отворачиваются?

Снова день

Ты часто упоминаешь характер, говорит Мария.

Я завариваю чай. Сажусь с кружкой в свой стул возле щелочки.

А на что нам еще полагаться? – спрашиваю. Рука, даже мужская рука может исчезнуть, мать может умереть, сестра тоже, брат окажется ненадежным. Жизнь подбрасывает препятствия: характер же определяет нашу реакцию. Это единственное, на что способен повлиять сам человек.

Особенно если речь о персонаже, о котором ты пишешь! – замечает она.

Ты говоришь загадками!

Тебе явно лучше.

Лучше? Я браню себя днями и ночами! Посмотри, какие круги под глазами!