Жонглёр

Девушка была близка к обмороку. Невысокий, с жидким ободком волос вокруг макушки, крючковатым носом, близко посаженными глазами и брутальным подбородком француз не тянул на звание красавца даже в джунглях. Спасала лучезарная улыбка и неунывающий характер. Дылда не удержалась и ответно улыбнулась, обнаружив отсутствие двух верхних передних зубов. Но это придавало особый шарм беззащитности. Её звали Вутвамини, что на языке зулусов обозначало: «та, что созревает в полдень». Так назывался красивейший сладкий плод. Судя по всему, этот полдень настал! Правда или нет, это Франсуа предстояло узнать. Но самым большим её достоинством был отец. Он был князем Мпанде. А породниться с одним из белых героев для него было не только приятно, но и почётно. Так что тонкости и условности всей родо-племенной политики были соблюдены.

Апрель 1902 года. Кейптаун. Южная Африка

«В лунном сиянии снег серебрится, – навязчиво звучал в голове мотив, выводимый детским жалобным голосом. Она когда-то его слышала возле Николаевского вокзала. – Вдоль по дороге троечка мчится. Динь-динь-динь, динь-динь-динь…»[38]. На самом деле – динь-динь-динь. Прощай, Африка! Прощай навсегда! Динь-динь-динь… Теперь ты будешь только сниться. Жаркий ветер саванн, крики диковинных птиц и зверей, неповторимые рассветы, мгновенные закаты, бархатное чёрное небо с крошками Млечного Пути, появятся теперь только во снах. Пройдёт немного времени и всё плохое исчезнет без следа, как круги на воде после падения камня. Останутся лишь тёплые, как ранний ветерок, воспоминания, которые когда-нибудь услышат внуки. А они обязательно будут.

Те, ради кого они приехали сюда, предали всех, но страшнее другое: они предали сами себя. Не легли костьми на своей земле, защищая свою свободу, а подписали капитуляцию. Выторговали амнистию, какие-то права… Но как же это, право, мелко! Даже противно об этом думать.

Белозубый клерк с обворожительной улыбкой протянул документы.

– Приятного возвращения на родину, мисс Анна-Кристин Андерсен!

– Благодарю вас! – сухо ответила Софья Изъединова, которой придётся до Парижа откликаться на это имя. Документы, выправленные им Гудковым, были отменными и подозрений не вызывали.

«Динь-динь-динь» – преследовало Софью несколько дней. Благо, теперь свободного времени было с избытком, даже слишком. Чаще всего она выходила на верхнюю палубу, кутаясь в накидку, читала. Она старательно перебивала свои мысли чьими-то чужими. Но когда буквы сливались или начинали плясать перед глазами, она прикрывала веки и уплывала по течению памяти, любуясь каждым эпизодом их встреч.

Вот первое столкновение в госпитальной палатке, вот его удивлённые глаза, когда она подарила ему шёлковый шарф. Говорят, что он его брал даже на самые опасные задания. Бледное лицо, когда санитары Дерябин и Ерохин внесли окровавленное тело на носилках. И первый поцелуй…

– Простите, не помешаю? – раздался низкий грудной голос Амалии Якобсон, главной сестры русско-голландского санитарного отряда. Она одной рукой придерживала спинку раскладного кресла, во второй держала пачку разноязычной прессы.

– Что вы! Нисколько! – движением руки смахнув слёзы, сказала Софья. Ещё одно отвлечение от изматывающих мыслей.

– Как будто из большого болота вырвались, – сказала Амалия, прочитав несколько строк из пухлой газеты. До поездки в Трансвааль она служила в Александровской немецкой больнице. Говорила по-русски без акцента, но выдавало её происхождение слишком правильная, по-немецки безупречная, выверенная речь. Пенсне, которое она гордо носила, почти не снимая, придавало лицу вопросительное выражение. Чёрный шёлковый шнурок немного заваливал направо правильное лицо с мелкими чертами. А непривычная шляпка вместо чепца сестры милосердия, из-под которой выбивалась непокорная курчавая шевелюра, превращала Амалию в умную предводительницу лесных разбойников.

– Вы тоже так считаете? – удивилась Изъединова созвучию с собственными размышлениями. Раньше им почти не доводилось беседовать: дел в военном госпитале на передовой всегда по горло. Успеть бы то, что необходимо. Общение исключительно по служебной линии. Амалия была такой правильной: ни шагу в сторону от инструкций! Присутствие Якобсон на средний и младший медицинский персонал производило такое же действие, как приезд генерала-аншефа в заштатную тыловую часть: молчать, смирно, ловить каждое слово, предугадывать всякое желание. И тут вдруг услыхать созвучие своим мыслям!

– Если говорить откровенно, то мне чрезмерно жаль времени, потерянного в эту кампанию, – блеснув солнцем в стёклах своего пенсне воинственно заявила Амалия. – Не потому, что я провела его здесь, на этой войне. Должна была провести и провела! Я сама это выбрала. Но осталось ощущение зря потраченного времени, удовлетворения от сделанного нет.

– Удовлетворение на войне? – ужаснулась Софья.