Жонглёр

– Проистекают! – меланхолически ответил Александр Карлович. – Унылые вросшие ногти, бесконечные вывихи лодыжек и пошлые рваные раны бытовых драк. Правда, была одна занимательная прободная язва, с которой пришлось повозиться, а так одна серость.

– А вам обязательно огнестрелы и колото-резаные подавай?

– Ну зачем же вы так! Я не столь примитивен.

– Отнюдь! Мне кажется, у вас в полном объёме, батенька, развился синдром Грибоедова.

– Это что-то новенькое в медицине. Как прикажете понимать?

– Горе от ума. Слишком вы сложный человек, Александр Карлович, для повседневной рутины. Простая жизнь изо дня в день для вас чрезмерно утомительное мероприятие. Вам бы, как Мюнхгаузену, на ядре летать или из болота себя за волосы вытягивать – вот это дело!

– Не знай я вас столько лет, то вспыхнул и нагрубил бы.

– Грешен. Каюсь. Зная вас много лет, беззастенчиво пользуюсь своими знаниями и вашими слабостями в полном объёме. У меня тут к вам вопросик образовался.

Дело касалось попыток Николая Ивановича механическими способами ускорить сращивание костей переломанных и раздробленных конечностей. Дискуссия заняла около получаса, но, к сожалению, не приблизила Кускова к решению проблемы. Эбергарт клятвенно пообещал на досуге пораскинуть мозгами – вдруг какая светлая мысль посетит и его голову. Он утверждал, что нельзя найти и применить к разным типам травмы единого решения. После размышлений толстяк всё же согласился, что для начала надо как-то классифицировать и соответствующим образом сгруппировать травмы, а только потом приступать к поиску лечения конкретных случаев.

– А вас жизнь чем-нибудь радует? – невесело поинтересовался Эбергарт после окончания профессионального спора.

– Вот, наливочку с вами пользую. Мне кажется – удалась! Вчера Ваня из гимназии пятёрку принёс, радость. Значит, Кусковы не вырождаются. Молодое поколение стремится через тернии к звёздам, а старшее – благополучно деградируя, спивается. На неделе чудная резекция участка двенадцатиперстной кишки благополучно удалась. Помнят ещё руки!

– Так я погляжу, у вас просто какой-то венецианский карнавал, а не жизнь.

– А вы женитесь, братец, детей наплодите. Удивительный, скажу я вам, процесс, как из кричащего комочка личность начинает проклёвываться. А ты, как хороший садовник, подрезаешь скверные побеги, а в конце получаешь настоящий кипарис. Или не получаешь, – хохотнул Николай Иванович.

– Так они же орут много! – возмутился Александр Карлович.

– Давайте – по второй, – с улыбкой предложил Николай Иванович. Разлили. Взбодрили уже было увядший цветок. – Поначалу орут, а как же не орать! Святое дело! О себе всему свету напомнить! И в пелёнки гадят, и сопли пузырями пускают. А потом вдруг начинают говорить, какие-то свои уморительные мысли и соображение высказывать. Увлекательно!

– Да я смотрю, вы тут совсем патиной и паутиной покрылись. Утонули в мещанстве.

– С каких это пор семейные ценности стали мещанством? – грозно посмотрел на товарища Кусков. – И как ты можешь судить о том, о чём понятия не имеешь! Ты же деторождение только с одной, механистической точки зрения знаешь. Я же не сужу о балете. Да и, – хлопнул себя по нависающим бокам Николай Иванович, – не с моей комплекцией о нём рассуждать, а если коснуться слуха, то опера для меня – вообще запретная тема. Вот живопись – другое дело! Особенно современная, что из Франции пришла. Экспрессионизм, так очень на гистологические срезы походит. Глянешь, и все ясно – это жизнь! А вот это – тяжёлое заболевание, запущенная форма.

– Гениально! Вам бы в критики художественные податься! – радостно восхитился Эбергарт.

– А паутины и патины есть немного, батенька, есть. Тут вы правы, Александр Карлович, но ведь у любого процесса есть издержки. Курить, оно вон как приятно, – сказал Кусков и сладко затянулся сигаретой, – но зато потом какие скверные сосуды, не говоря уже о лёгких и сердце.

– Так, может, смахнуть пыль и патину? – заложил вираж в разговоре Александр Карлович.

– Понял! – И Кусков освежил их рюмки.

– Наливка хороша, спору нет, – заметил, выпив, Эбергарт, – но я не об этом.

– Спирт?

– Не упрощайте, Николай Иванович. Я говорю о более тонких материях.

– Дома морфий не держу, а вам, Александр Карлович, увлекаться не советую. Не заметите, сгорите, как белый лист. Немного пепла и ни строчки смысла.

– Не демонизируйте меня и не драматизируйте ситуацию, – усмехнулся более молодой коллега Кускова. – Мне ничего этого не нужно. Вот сижу, наслаждаюсь вашим обществом.

– Сейчас ещё двойную уху подадут с грибными пирожками!

– Приятное дополнение к уже сложившемуся вечеру. Но я заскочил не по этому поводу.

– Слушаю, – подобрался Кусков. Эбергарт не пришёл бы к нему с пустяшной проблемой, тем более выдержав столь длинную прелюдию.

– Скажем так, на Юге мы с вами были, не желаете на Восток податься?

– На Дальний, я правильно понимаю?

– Как говорят наши друзья-артиллеристы – в яблочко! Тем более, я подозреваю, там сейчас назревает по нашему с вами профилю большое количество работы. Иногда её будет даже слишком много.