Жонглёр

Дальше они метали уголь молча. Цыганков даже не стал просить традиционно рассказать о ком-нибудь художнике. Только в самом конце смены в голове Владимира, вдруг, откуда ни возьмись, замелькали и вспыхнули фамилии. Помогла строчка из любимого «Евгения Онегина».

– Ты Адама Смита почитай. Из современных – Карла Каутского.

– И всё?

– Сейчас моден Карл Маркс и ещё один с ним. Не помню фамилии, но ты быстро его найдёшь. Он всегда рядом с ним. Имя на «эф» начинается.

– А русские? Ты мне русских давай. А то у меня с языками не очень. «Как дела? Сколько стоит? Как пройти?» – это я, с горем пополам, могу, а вот читать…

– Вернёшься, будешь как соловей на других языках изъясняться. Из русских слыхал только об одном. Юрий Ларин. И то потому, что это мой очень и очень дальний родственник.

– Заработаю денег, вернусь. Прочту и выучусь. Никому не дам спуску! – сказал Пётр, глаза недобро вспыхнули, губы сжались, а на лбу появилась глубокая складка.

– Никому? – И получив согласный кивок, Семенов удивился ранее не заметной у приятеля кровожадности. – А простые люди тут при чём?

– Богатеи у меня попляшут! И за Разина, и за Пугачёва, и за Болотникова, за всех ответят!

– Уж больно ты крут, как я погляжу.

– А у нас в Севастополе по другому не получается. Либо ты, либо тебя. Турки с англичанами дважды о нас зубы обломали.

Ничего не поделаешь. Но у этого парня с совковой лопатой до сего времени кумирами были его тёзка – князь Кропоткин, и вечный бунтарь-анархист, ниспровергатель основ, – Михаил Бакунин, дерзко бежавший из сибирской ссылки в Лондон.

За спорами и разговорами судно шло куда предписано, а кочегары продолжали досыта кормить котёл своего «Владыки». Уголь летел и горел, шатуны и поршни ходили, винты крутились, а Африка – неумолимо приближалась.

Наверное, они так и остались бы максимум приятелями, если бы не случайное происшествие. Всё случилось в портовом кабаке в Могадишо. Несколько русских моряков, среди которых оказались Владимир и Пётр, решили порадовать желудки в ближайшем заведении.

На удивление в трактире было все чинно и пристойно. Как выражался Пётр – «галантерейно», подразумевая «галантно». Сели. Очень быстро у стола появился осторожный хозяин. Оценив на взгляд их платёжеспособность, начал принимать заказ. От этих русских всегда можно ожидать чего угодно, но, как известно, «деньги не пахнут». С горем пополам заказали. Естественно, чтобы попусту не сидеть и не моргать по сторонам выпученными глазами, взяли местного вина, какое было. А было пальмовое. Не то чтобы много, но так… для русского моряка в самый раз. Опрокинули раз, потом второй. Пошёл третий кувшин, а еду так и не несли. Если бы на кухне в трактире знали, как они рискуют, то еду для детей «Владыки» готовили бы прямо у них под носом.

Самый вертлявый матрос, Степа Журавлёв, отлучился по малой нужде. Уж непонятно куда и как он эту нужду справлял, но сцепился малогабаритный Стёпушка с здоровенным, но пьяным одноглазым немцем с датского торгового корабля. Опасения хозяина относительно русских оправдались полностью и даже с некоторым перевыполнением плана. Но зачинщиком, безусловно, был немецкий циклоп!

Как потом говорил Журавлёв: «Через это, аккурат, и свершилась драка». Степа истошным голосом на все помещения пообещал немцу совершить сложную и рискованную хирургическую операцию. Ему предлагалось улучшить оптические свойства пятой точки путём перетягивания на неё единственного глаза. Также было предложено разово породниться со всей женской частью семьи гиганта. То ли потомок древних готов на самом деле испугался несанкционированного медицинского вмешательства, то ли слишком явственно сработало воображение и он зримо представил себе предстоящие сложности передвижения в таком положении по земле, а тем более по кораблю, но одноглазый гигант отказался от предложенных медицинских услуг. Громко и зычно. А может быть, помешал пресловутый языковой барьер, хотя Степа в совершенстве владел языком мимики и жеста. Но конфликт из акустической фазы практически мгновенно перешёл к вульгарному физическому соприкосновению.

Разбросав стулья и столы и освободив площадку для «дипломатического раута», русские, спина к спине, заняли круговую оборону. Стёпа метался перед одноглазым, как мотылёк перед пламенем. Неповоротливый великан раз за разом промахивался, отчего приходил в бешенство. Команда датчан решила поддержать своего. Они, видимо, до сих пор не могли простить Ледового побоища Александру Невскому, а царю Питеру – позорящей всех скандинавов и викингов Полтавы. Не сговариваясь, они почти «тевтонской свиньёй» кинулись на русских.