«Здравствуй, Саша, милый друг! Как твои дела-делишки? Продолжаешь резаться в картишки? (Да уж! Поэт из меня никудышный, чем и горжусь!) В очередной раз приношу свои извинения за слишком долгое молчание. Но вот представилась возможность и я пишу тебе, отцу и Силе Яковлевичу.
Достаточно долго я варюсь в этом котле. Жилистый я, наверное, поэтому и не развариваюсь. Но мясо по-прежнему жёсткое, и бульон всякий раз горчит. Не разбухаю и слаще не становлюсь. Моё личное или типично русское? У меня пока ответа нет, а у тебя? Как твои успехи на факультете? Моё триумфальное возвращение несколько откладывается, поскольку ни англичане, ни буры успокаиваться на собираются. За ними нужен глаз да глаз, а кроме моего поблизости нет ни одного надёжного. Кстати, о возвращении. Что-то меня все меньше и меньше тянет в адвокатуру и юриспруденцию. Бросая отсюда отстранённый „взгляд издалека“ на свою прошлую жизнь – всё кажется таким мелочным и суетным. Проблемы мелкие, страхи надуманные, в мыслях сумбур и ничем не подтверждённый апломб. Всё больше кажется, что гораздо действеннее дать обидчику в зубы, нежели таскать его по судам. Хотя, если мне дадут зуботычину, неизвестно, как я сам запою. А может, завою? Но уж точно не так красиво, как отец, и тем более, не итальянские арии.
Саша, не пугайся. Близость войны и полудиких зулусов, бечуанов и иже с ними не сделала меня кровожаднее. Я не стал саблезубым и не отрастил метровые когти. Просто здесь юридическое крючкотворство сводится к двум важным нюансам: свой – чужой. Может быть, упрощённая модель восприятия мира, но в данных условиях очень хорошо и, главное, работающая без какой-либо волокиты.
Как представлю, что стану сидеть, скрючившись, за дубовыми столами одной из контор, сразу исчезает здоровый блеск в глазах. Если честно, то боюсь, что от долгого сидения моё седалище из округлого превратится в плоскую папку и начнёт гулко хлопать при ходьбе и беге. Но прошу, без паники, всё равно принятие решения, в любом случае, переносится до возвращения в Санкт-Петербург. Под жарким солнцем мозги стремятся к студнеобразному состоянию и не хотят думать о том, за что впоследствии придётся нести ответственность. Плюс я не исключаю серьёзной аргументации и сильного давления со стороны родителя. Кстати, объявляешься ли ты у него? Сам же клялся и божился!
Характер противостояния потихоньку меняется. Из открытой фазы, всё перейдёт в малозаметную, партизанскую. Формально – многие вернутся домой на свои фермы. Станут собирать рожь (это образно. Конечно, ржи в Африке нет. О чём я сильно сожалею. Очень соскучился по чёрному хлебу), а после получения приказа быстро собираться в свои командо и снова на врага, стараясь посильнее дать ему в зубы. Пока бравые вояки собирают зубы и пломбы из них, подразделения уже и след простыл среди полей. Мирные фермеры снова пашут, сеют и жнут. Скукотища. (С моей точки зрения.) Подвигов мало, побед не много, так что Боян (в моём лице) постепенно оплывает жиром и превращается в обмылок. Но не резвый, норовящий выскользнуть из рук, а упавший в пыль и лежащий лениво без движений. Гусли потихоньку ржавеют, пальцы скручивает подагра. Рассыхаюсь и превращаюсь в наждак. Жаль, что среди буров нет казаков с саблями и пиками, а то бы они точно навели на томми[31]
страх и ужас. Нашего азарту нет у них, что называется: „Размахнись, рука! Раззудись, плечо!“ – отсутствуют. Но ты не вникай и прислушивайся – глупые рассуждения ничего в военных действиях не понимающего дилетанта.Но даже это вялое, наблюдательное положение не исключает сильного восторга за наших с тобой соотечественников. Действуют решительно, смело и, я бы даже сказал, дерзко. Именно это вызывает моё восхищение. Настолько большое, что боюсь переметнуться на их сторону. Но это тайные мысли не для передачи. Никому и никогда. Тебе это ясно?
Чем заняты душа и мысли? Что родной университет и факультет? Не отыскал ли ты подругу „сэрдца“, с коей совьёшь гнездо? А то пора. К моему возвращению имею тайную надежду и плохо скрываемую слабость найти обширную юную аудиторию для моих сочных „боевых рассказов, овеянных пороховыми клубами и африканской пылью“.
Окутанный столь радужными мечтами, оставлю тебя для главных дел твоей жизни. Но не забывай меня и поступай гуманно – пиши мне!
По-прежнему твой друг, Леонид Фирсанов».
