Жонглёр

– Выстроенный вами ряд персон, конечно, привлекателен, но обо мне… Это уж вы слишком… А ваши дела не так плохи, раз вы заговорили о внуках. Жизнь всё равно пробивается через тернии к звёздам. Как говорится: per aspera ad astra. – Весёлые искорки в его глазах неожиданно погасли. – Дела сейчас складываются не в пользу буров.

– Тем более. Значит, на счёту каждый человек, каждая винтовка.

– О вас так говорить рановато. А на учёбу нет времени.

– Но и рук, готовых воевать в ваших рядах, тоже не хватает, – воскликнул Фирсанов и вдруг повторил тот же трюк, что и в кабинете Силы Яковлевича. Встал на руки на шатком столе, а потом потихоньку расположил тело параллельно земле. Максимов оторопел.

– Лихо это вы! – И тут же попытался сам повторить трюк. Но не вышло. Максимов вернулся на свой стул. Возникла большая пауза, во время которой оба прикладывались к своим кружкам с чаем. К странности разговора добавлялась нелепость: на континенте кофе русские всё равно пили чай.

– А что скажут ваши родные? – Максимов снова поставил Фирсанова в тупик.

– Мать умерла в мои три года. Остались обрывки смутных воспоминаний…

– Простите, не знал, – извинением попытался загладить неловкость Евгений Яковлевич.

– А отец встал бы на мою сторону.

– Уверены?

– Он же помог мне получить место корреспондента.

– Послушайте, уважаемый Леонид Александрович, – Максимов предпринял, видимо, последнею попытку отговорить молодого сумасброда, – ну зачем вам эта война? Она не ваша.

– Ошибаетесь, Евгений Яковлевич, после того, что я здесь увидел и пережил, теперь это и моя война. Многие люди запали мне в душу. Стали практически кровными родственниками. И факт того, что я не встал с ними плечо к плечу, будет терзать совесть до конца дней. Во время дождя нельзя пройти между струек. Поэтому надо идти быстрей к тому моменту, когда небо прояснится.

– Видит бог, я отговаривал вас, как мог, – неожиданно сдался Евгений Яковлевич. И набросал несколько строк на бумаге и протянул её Фирсанову: – Вот вам бумага для вашего будущего командира.

«Дорогой отец! Со мной всё хорошо, но я пока всё там же. Здесь начались изменения, вызванные кардинальными переменами в ответных способах ведения войны. Англичан стало больше, пулемётов тоже, как поступят буры – неизвестно. По упорным слухам, начнётся широкомасштабная война. В связи с этим, вероятно, ухудшится работа почты, отчего возможность посылать письма и статьи в „Невский экспресс“ (о чём я отдельно извещу Силу Яковлевича) заметно снизится. Может быть, удастся отсылать сразу несколько писем и заметок. Но точно пока не знаю. Так что если я замолчу, то тревожиться не надо. Со мной всё в порядке, только возможности почты не безграничны.

Как ты себя чувствуешь, отец? Как твоя практика? Появляется ли Краснов? Передавай всем поклоны.

С уважением и любовью, твой сын, Леонид Фирсанов».

Александр Леонидович аккуратно сложил письмо в конверт и убрал в ящик своего стола. Кажется, его сын попался на удочку собственного романтизма и всё же ввязался в драку. Жаль, что он не рядом, а то бы впервые в жизни с удовольствием всыпал бы ему ремня. И плевать ему на непедагогичность данной процедуры! Важен её профилактический эффект. Фирсанов-старший развернулся к окну. Дождь усиленно сшивал серое небо и чёрную землю косыми нитями. Вдруг резкий укол ледяной иглы пронзил его сердце.

Сентябрь 1900 года. Претория и окрестности

– Ваше Превосходительство! Команда построена, корабль готов к отплытию! Ждём ваших приказаний! – бодро отрапортовал капитан президенту Трансвааля Паулюсу Крюгеру. «Дядюшка Паулюс» степенно прошёлся вдоль выстроенной, положенной по протоколу, шеренги моряков. Он внимательно всматривался в каждое лицо и не нашёл в глазах команды того, чего так пристально искал. Презрения. Презрения к себе. Никто не считал, что он бежит, хотя у самого президента было такое чувство. Может, сам себе надумал? Значит, он всё ещё на верном пути!

– Тогда вперёд, друзья! Да поможет нам Бог!

– Отдать швартовы, – скомандовал капитан. Первый помощник помчался в рубку, и на корабле началась невообразимая суета. Кто-то стал отдавать отрывистые команды в рупор, запела боцманская трубка, загрохотали ботинки по металлическим лестницам.